ОставШИЕСя

Здесь уже давно никто не живет, кроме меня и того мужчины, стоящего между деревьями. Я не знаю, как его зовут, – не слышал. Про себя я называю его Иван Иваныч, и он, кажется, не против. Наверное, так же, как и я, думает, что ему идет это имя. За свою долгую жизнь я побывал в каждом уголке этого края, который местные жители называют Поморьем. Здесь много Иванов, оттого я и думаю, что этот мужчина – тоже Иван. И непременно – Иваныч.

А кстати, где же он? «Иван Иваныыыыч?» – эхо передразнивает меня насмешливым воем и вдруг замолкает где-то вдалеке: боится, что я догоню. Странно. Он стоял, смотрел вдаль и вдруг исчез. Люди в его возрасте не пропадают так быстро, да вообще всем и всегда нужно время, чтобы дойти до точки, в которой вдруг пропадаешь.

Я нашёл его дома. Старинная русская изба уже давно обветшала: в щели без приглашения влетали сквозняки и хозяйствовали внутри: дом охал от беспорядка непрошенных гостей и с каждым годом оседал всё ниже и ниже, пытаясь то ли спрятаться ото всех, то ли похорониться. Я всегда вежливо веду себя у него в гостях. Стараюсь не шуметь, ступаю тихо и осторожно, словно по воздуху, не кручусь вокруг кресла, в котором он сидит по вечерам, прикрывшись пледом и интересной, лет 5 не дочитанной книгой. Я его понимаю, ведь мы примерно одного возраста. Я знаю, ему будет неприятно, если его покой нарушат. Я знал это и тогда, год два назад, когда решился всё же потревожить его.

То утро было холодным, совсем не летним. Кто-то, видимо, забыл предупредить погоду о том, что на дворе июль. «Июль, матушка!». Она не слышала: слова не долетали, их тут же прибивали к земле тяжелые капли дождя. Странно, что я тогда уловил эти звуки. Что-то гремело, стонало, падало – внизу начиналась гроза. Молния вспыхнула пронзительным светом машинных фар и ударила в небо.

«Что же это делается? Как же теперь быть?». Я прятался под деревьями, бежал, низко-низко пригибаясь к земле. Не знаю, хотел я убежать от грозы или наоборот ринуться ближе к ней, но в итоге оказался в самом эпицентре. Гром стал почти невыносимым – это техника валила деревья, веками простоявшие здесь.

«Надо сказать Иван Иванычу, предупредить его! Ведь он один, не справится. А может, наоборот, справится потому, что есть хотя бы он один». Я метался из стороны в сторону вслед за своими мыслями. В конце концов – решено. Я скажу ему, но как и что? Передать ему звуки, все до последнего: от хруста гигантского ломающегося дерева до писка маленькой задавленной букашки. А вдруг не поймет меня? Закроет уши, наденет шапку и запрется в избе. Да… так и будет. Но надо попробовать!

Я застал Иван Иваныча спящим. Как неловко! И всё же я начал его будить: то передам гудение лесоповалочных машин, то принесу в дом запах сырой перекопанной земли. Ничего. Слишком крепок был сон этого одинокого человека. Тогда я решил пойти на крайние меры: смёл с полки несколько тарелок. Они упали на пол и с треском падающих деревьев разбились. Иван Иваныч проснулся, бросил взгляд на то, что было тарелками, и нехотя встал, чтобы убрать осколки. Я перешел к другой части дома и, напрягаясь из последних сил, повалил кочергу. Иван Иваныч замер, прислушиваясь к тишине, затем подошёл к печке. А я этого и добивался! Здесь, в этом самом месте, он и услышал то, что напугало меня в лесу.