Письмо

Прошел всего месяц после того, как Дэмин вступил в должность главного дознавателя. За это время он и его мечник Мингли ознакомились с десятками доносов. Оказалось, что жители Синторы с большой радостью уличают друг друга в преступлениях. Особенно, если кто-то им чем-то не угодил.

Поначалу его мечник, оказывающий посильную помощь в работе, получал искреннее удовольствие от чтения жалоб и обвинений, но со временем его пыл угас. Каждое следующее послание напоминало предыдущие: один подозревал своего соседа в открытии незаконного борделя в стенах дома, другой считал, что проживающий рядом с ним господин торгует тином. Женщина с базарной площади уверяла, что ее конкурентка подкладывает в лепешки кошатину, а благородный господин уличил своего друга в списывании на экзамене, и понял он это потому, что соперник никак не смог бы написать на балл выше, чем он, ибо, конечно же, – по мнению господина, – тот был врожденным идиотом.

– У людей совсем нет чести, – Мингли скучающе посмотрел на очередное послание. – Настолько все одинаково мерзкие, что накатывает тоска.

– Это ложное впечатление, – заверил его Дэмин, – просто ты работаешь только с таким материалом. Если бы ты работал с молитвами, что люди приносят в храм, то думал бы обратное.

– Что-то мне подсказывает, что людские молитвы богам не сильно отличаются от доносов.

Дэмин опустил взгляд на очередное послание, предпочтя заняться делом, а не спорить с мечником. Автор письма не указал своего имени и адреса, то ли из-за сильного волнения, то ли не желая, чтобы кто-либо их знал. Но удивительным было не это, а то, что письмо предназначалось именно Дэмину.

***

Уважаемый господин Дэмин Каведа! Я наслышан о ваших достойных уважения моральных качествах и именно поэтому адресую это письмо вам. Уверен, что именно вы, как никто другой, поймете, в какую затруднительную ситуацию я попал, и не будете судить меня поверхностно, а заглянете в самую суть. Потому-то я и вручаю в ваши руки честь моей семьи.

Это письмо – моя исповедь. Совесть и воспитание не позволяют мне более хранить в тайне то, что я совершил, а совершил я ужасное – от моих рук погиб человек. Когда это письмо достигнет вас, я подарю Богу смерти еще одну жертву.

Мне очень хочется верить, что все разговоры о вашей добродетели – правда. Не потому, что я боюсь кары, – она неминуема за подобное преступление, – а потому что жажду понимания. В силу своей профессии писаря, я неоднократно присутствовал на судах, видел и слышал, как судьи безжалостно выносят решения виновникам, даже не желая узнать первопричин, подтолкнувших их на столь омерзительные поступки. А ведь зло иногда зарождается из благих намерений! Но даже вершители судеб тут же отводят свои взгляды, как только преступник сознается. Им вовсе не хочется знать о причинах, им достаточно получить доказательства. Если так не важно то, что толкает на преступления, то отчего же боги готовы прощать и давать второй шанс? Неужели законники знают больше богов? Прошу, поймите меня правильно: я вовсе не желаю осуждать нашу судебную систему. Кто я такой, чтобы оценивать то, что создавалась столетиями? Но когда я услышал о том, что вы стремитесь заглядывать в суть каждого преступления, я наполнился надеждой. Возможно, именно вы поймете меня и исполните просьбу, о которой я сообщу в конце письма. В ином же случае мне остается уповать только на справедливость богов.