Все жанры Все авторы
Умерла за «направление» - Глеб Успенский

Умерла за «направление»

Страниц

25

Год

—

В рассказе "Умерла за «направление»", Успенский обращается к эпохе первого демократического прорыва в 60-х годах, когда наступило время для надежд и изменений. Это был период, когда либералы вступили на политическую арену с идеей реформ "сверху", отрицая при этом революционные и "незаконные" методы.

Автор своим рассказом разоблачает политическую сущность либеральных деятелей, которая заключается в подстрекательстве к подчинению и антинародных действиях. Они говорят о мирных реформах "сверху" и "законных путях" как средстве достижения "народного блага".

Сейчас, в наше многомиллионное общество, все глаза устремлены в будущее. Люди ищут новые идеи, которые способны переместить нас вперед и придать новые смыслы нашей жизни. Прошлое, с его столетиями традиций и устоявшихся структур, может казаться скучным и неинтересным. Однако, если мы заглянем поглубже в историю, мы найдем там ключи к нашему настоящему и будущему.

Именно в эту эпоху первого демократического поворота в 60-х годах, когда весь мир был исполнен надеждой на перемены, Успенский нашел вдохновение для своего рассказа "Умерла за «направление»". Он смело сталкивается с либеральными деятелями и их политикой, пропагандирующей мирные реформы "сверху". Писатель ловко обличает их соглашательский и антинародный характер, подчеркивая, что великие изменения не могут происходить путем подчинения и сотрудничества с властью, а только путем борьбы и революционных перемен.

Таким образом, Успенский призывает читателей не быть слепо преданными идеям, наложенным сверху, но проявлять активное гражданское сознание и стремиться к национальному благополучию. Реформы и перемены должны исходить от самого народа, а не быть навязанными сверху. Только тогда мы сможем по-настоящему изменить свою судьбу и направить историю в нужное русло.

Читать бесплатно онлайн Умерла за «направление» - Глеб Успенский

…На берегу Невы, далеко за городом, в небольшой беседке, довольно аляповато сколоченной из барочного леса, собралось посидеть и полюбоваться рекой, подышать чистым вечерним воздухом – человек пять-шесть добрых знакомых, дачников и их гостей… Минут двадцать разговор шел в такой степени благополучно, что никто ни разу не коснулся «текущих вопросов», не завел речи о газетных «слухах» и т. д. Действительно, и река, и погода, и небо были так удивительно хороши в этот вечер, что невольно овладевали вниманием собеседников. Берег, на котором помещались неказистые дачи и дачные беседки, был по случаю праздничного дня оживлен без стеснений веселившеюся дачною и местною молодежью, по всему берегу звенел смех и раздавалась торопливая беготня по мосткам, в погоню друг за другом; песни и звуки гармоний неслись с разных пунктов берега и со множества лодок, рассыпавшихся по широкой, в этот вечер необыкновенно гладкой поверхности быстрой реки. Было чем полюбоваться усталому человеку, – и собеседники наши, по положению своему принадлежавшие к так называемой «чистенькой», работящей столичной бедноте, точно некоторое время не нарушали своих почти безмолвных ощущений, возбуждаемых общею картиною вечера… Но увы! – продолжалось это недолго. Одно совершенно незначительное обстоятельство неожиданно изменило господствовавшее в беседке расположение духа; оно заставило собеседников заговорить, и притом заговорить о таких вещах, разговоры о которых и в начале и в конце, кажется, уже ни в ком не возбуждают ничего, кроме ощущения оскомины…

Обстоятельство, бывшее причиною такой неожиданной неприятности, было очень незначительное. Какой-то небритый солдат, в распоясанной рубахе, в рваных ситцевых розового цвета штанишках, босиком, но в форменной, хотя и рваной, фуражке, какой-то мастеровой и человека четыре простых рабочих-мужиков пришли на берег и расположились на травке около беседки. Все они были рабочие, в будние дни работавшие тут же на берегу, вбивая сваи для строившейся набережной. По случаю праздника они гуляли с утра на свободе и вот теперь целой «канпанией» привалили на берег, быть может потому, что у компании уж больше не было денег, чтобы толкаться вокруг веселых мест, а быть может и просто для отдохновения и дружеской беседы. А беседа шла между ними оживленная. Все они были под хмельком, и разговор их хотя и был довольно не тверд относительно постройки фраз и порядка их появления в речи, но касался очень интересного предмета – именно, последней войны[1] и других животрепещущих событий дня. Солдат, конечно, орудовал на первом плане; прочие только вставляли свои замечания… С первых же слов этого человека можно было догадаться, что он вовсе не походит на ту громадную массу русских воинов, которые, исходив тысячи верст, перемучившись всеми муками, совершив необычайные подвиги, возвращаются смиренно по домам и не находят иного разговора, как о харчах, об одеже, о том, где что дешево из продукта, и так далее. Нет, этот человек старался осмыслить великие подвиги воинства, старался придать им вес и значение и умел приурочить их к своей собственной личности…

– Мы, – говорил он громко и при этом, как настоящий оратор, размахивал рукою с окурком папиросы, свернутой из газетной бумаги: – Мы их, болгаров, праздникам господним научили, закон им показали христианский, они до нас и звону-то церковного от роду рождения не знали. Вот что!.. Со слезами они, братец ты мой, как дети, малые ребята, рады… Это должно понимать!

Вам может понравиться: