От любви никто не умер

Волшебный котелок варил нынче неохотно и мало. Но Иримма увидела, что хотела: того парня, который не так давно встретился ей по пути сюда, в Дворец Костей. Парень был красивый, статный, и, пока сопровождал её повозку, всё никак не мог поверить, что она едет во владения старого некроманта по собственной воле.
– Да не, – говорил он, – ты просто надо мной подшучиваешь. Наверно, ты потом проедешь мимо страшного замка дальше, куда-нибудь в Ташарге.
Эх, если бы в Ташарге! Конечно, это невероятно скучный город, но хотя бы не замок с отцом-некромантом, которого ты никогда не видела, и мачехой-ведьмой, которая наверняка захочет сжить бедную сиротку со свету! Но нельзя было подавать виду, что не хочется туда ехать. Тем более – если сидишь в красивой коляске с откинутым кожаным верхом, которую везут четыре чёрных, как смоль коня, и у тебя два тонких, красивых, удивительно гибких форейтора… которые, конечно, давно почили. И только делают вид, что живы.
Иримма ни за что бы не созналась, что три дня ревела оттого, что тётушка настаивала, чтобы она ехала к отцу в этот ужасный Дворец Костей, и ещё два просто всплакивала время от времени. Гордость всегда была неотъемлемой частью девушки с самых младых ногтей. В закрытом пансионе, где она училась, Иримме пришлось нелегко. Но ни стычки с противными ровесницами, ни перепалки с воспитательницами не смирили её.
А вторым своим достоинством девушка считала храбрость. Вернее, отсутствие страха. Её не пугала новая семья. Просто была непонятна и неприятна. Встречаться с людьми, которые никогда тебя не любили, а скорее даже – просто выбросили за ненадобностью, ей уж точно никогда не мечталось.
Всё это Иримма парню не высказала. Она лишь задрала нос и прикрыла глаза, предварительно убедившись, что он со своего коня хорошо видит выражение её лица. И сказала (немного в нос, потому что с утра как следует проплакалась опять!):
– Я всегда делаю то, что хочу. И если мне вздумалось прокатиться и навестить родню во Дворце Костей – так тому и быть!
Парень смерил внимательным взглядом чемоданы и узлы. Там помещалось всё приданое Ириммы, и она тогда ещё не знала, что если папенька сказал вещей с не собой брать – он не шутит. Чудесные платья с оборками, воланами, кружевными вставками, лентами и рюшами, картонные коробки со шляпками и чехлы с туфельками занимали три четверти всей повозки, на одной ютилась сама девушка, а на облучке сидел хмурый кучер. Форейторы проделали весь путь на запятках, неизменно храня мрачное молчание. Кажется, говорить на правах живого мог лишь кучер. Но он оказался не из болтливых.
– Храбрая какая, – сказал парень, посмеиваясь. – Я б на такой женился.
– Я за незнакомцев замуж не выхожу, – отбрила Иримма. – Мы даже ещё не целовались ни разу!
Он был такой красивый! Ехал рядом на сером в яблоках коне и смеялся, а от улыбки на щеках играли ямочки. Как не влюбиться, если ямочки?! Но и без них парень был чудо как хорошо! Румяный, с длинными русыми волосами, по орханскому обычаю заплетёнными в длинную косу, с ясными серыми глазами. Было жарко, он скинул суконную короткую куртку с позументами и развязал тесьму у ворота рубашки. Иримма всё время останавливалась взглядом на этом треугольничке кожи – слегка загорелой, гладкой. Так и хотелось коснуться! Вдобавок было видно, что у парня не растёт на груди этих противных волос, какие часто бывают у мужчин. К примеру, у одного ухажёра из тёткиной дальней родни волосы были на груди, плечах и спине. Когда мужчины рода собирались на лугу и швырялись там камнями, он словно напоказ раздевался, оставляя лишь килт, и поигрывал мускулами. А сам весь был покрыт волосами, жуть как противно.