Менестрели врать не будут

Деревня Сидристовка располагалась на холмах. Когда-то её окружал лес, но после того, как его вырубили и продали, остались одни лишь пеньки и почти высохшая речка. Ничем особенным она не отличалась от ряда таких же соседних деревушек: та же убогость, бездорожье и безнадежность.

Единственным приличным зданием в деревне была местная администрация, – четырехэтажная, со свежим ремонтом, новой мебелью, битком набитая чиновниками.

Перед зданием мэрии находилась площадь Брани. Вообще-то у неё не было официального названия, но это вполне прижилось, так как здесь зачастую устраивались митинги и пикеты.

Украшали площадь два бронзовых льва размером с ведро. Вид у них был понурый и какой-то запуганный. Хотя чему тут удивляться: у этих львов то и дело спиливали головы и сдавали на металлолом. На эти скульптуры в своё время была потрачена уйма денег из бюджетных средств, в пику соседнему городу, где как-то побывал мэр и удивился, почему это у соседей есть львы, а у них в Сидристовке, – нет?

Иногда митинги около администрации глава проводить запрещал и посылал к Ленину. Обелиск Ленина находился достаточно далеко от мэрии, чтобы не слышать лозунги недовольных граждан. Представлял он из себя четырехугольное сооружение из цемента с цитатой из высказывания вождя революции.

Многие о смысле этого высказывания только догадывались, потому что часть букв давно отвалилась, и как нарочно, в основном, буква «Р», словно намекая, что Владимир Ильич эту букву не просто не произносил, он её игнорировал. Кто-то предположил, что это была задумка создателя этого обелиска.

Но доподлинно известно, что сооружался этот шедевр к какому-то юбилею Ильича, и сроки так поджимали, что художник пошел на авантюру. Не дождавшись нужного материала, барельеф головы выложил из кусков разбитого унитаза.

Понятно, что об этом никто не знал, пока на исповеди скульптор не проговорился батюшке, и тайны не проникли в кабинеты власти. Что с этим делать, начальство не знало. Было предложение снести объект, но под каким предлогом? Поэтому все сделали вид, что ничего не знают и даже не догадываются.

Помимо вышеупомянутых архитектурных сооружений, в селе были и живые достопримечательности: местная писательница Анна Перо и борец за справедливость Зоя Кобрина.

Зоя Васильевна, сорока девяти лет, по деревенским меркам была очень красивой. Её безупречную фигуру отличала некоторая особенность: на передние и задние выпуклости можно было поставить ведро, и оно бы не упало.

Правда, до экспериментов дело не доходило, но её параметры на такую мысль наводили. Другая бы от этих достоинств попыталась избавиться, уморив себя голодом, но только не она, которая себя очень любила всякую, и в одежде не прятала, а подчеркивала свои достоинства. Её наряды отличались яркими расцветками с огромными цветами, еще больше увеличивающими объёмы.

Критику в свой адрес женщина не признавала, а человек, сделавший ей замечание, автоматически становился врагом.

Лицо у Зои было малоподвижным, без эмоций. Порой её сравнивали со Штирлицем – все чувства прятались внутри и наружу выходили крайне редко. Поэтому многие не понимали, откуда появилось мнение, тянущееся из администрации, что Кобрина – дама скандальная и истеричная.

Она могла довести до крайности любого, особо не напрягаясь, сказав лишь пару слов. Причем, сама оставалась безмятежной. Первое впечатление от Зои Васильевны обычно было очень даже положительным. Её яркие карие глаза смотрели внимательно, мягко и, если надо, сочувствующе. Хотелось вывалить на неё все свои проблемы, накопленные годами, доверить самое сокровенное.