Звезда, которая не взорвалась

Ариэн помнил запах дома – не тот запах, который именуют словами, а сложный аккорд тепла, кремового света и тихого гула корней, пронизывавших весь шаремойский лес планеты Ка-Эрис. Его тело – шесть гибких фалангов, переплетённых тонкими нервами – складывало память в ряды, которые он мог перечитывать, как кто-то перелистывает ленты. Он читал в них название времени: утро сплетни, полуденный хор, вечерние рассказы у огня. Ему казалось, что жизнь всегда будет идти так же – непрерывно, как биение нимфа-деревьев.

Когда пришла тьма, она пришла с воплем. Не ветер, не буря, а механическая симфония: низкий, металлический звон, который перекрывал даже голос корней. Ариэн по инстинкту вытянулся в сторону неба, где на горизонте возникли чёрные силуэты – корабли чужих, которых в его культуре называли только одним словом: “Пожиратели”. Они не молчали. Они излучали порядок, холод и расчёт. Их лучи разрезали облака, как ножи, и за ними последовал взрыв – не единичный, а множественный, волны которого отбрасывали горы, тушили моря и превращали песни в статический шум.

Его дом распался в пыль и в свет. Ариэн помнил, как его шатл был наполнен последними живыми – матерью, которая пыталась вложить в его манипулятор забытые ноты, отцом, чей голос уже ломался от боли. Они говорили мало, потому что слов было мало. Рука матери коснулась левого фаланга Ариэна, и он получил в дар – не память, а обещание: “Не забудь. Беги!”

Взрывная волна ударила так, что казалось, сама плотность реальности изменяется. Шатл сорвало со стыков, он отскочил в космическую пустоту, как листок, оторванный от дерева. За мгновение до исчезновения Ка-Эрис уступила место ослепительному свету и звуку, и голос матери растаял. Шатл, что стал его тюрьмой и спасением, покачивался в безмолвии.

Ариэн прокатил сознание по умершим датчикам и убедился в самом простом: система жизнеобеспечения работает на минимуме, запас топлива истощён, навигация – угодила в пустоту. Он мог повернуть назад – но за ним не было дороги. За ним был только след дыма, который ещё долгие циклы будет лететь, как тонкая память о том, что было.

« Я создан, чтобы помнить », – прошёл шёпот в нервах Ариэна. Он уловил его и будто бы слышал ответ планеты в собственных тканях. Но память – тяжелая ноша, когда вокруг только холод. И он отдал ей место и начал считать: дни, когда ядро шатла теплится, пиратские огни на удалении, сигналы бесплотных кораблей, что мимо проплывали, не замечая одинокого клочка жизни.

Шатл не был пуст. В крошечном отсеке лежал модульный прибор – переводчик расшифровки сигналов. Его предельная задача – переводить вибрации и частоты тела в понятную структуру, в память для тех, кто ещё может слушать. Ариэн не умел управлять человеческими или межвидовыми машинами, но интуиция указывала на простые вещи: включить, услышать, понять. Он активировал модуль. Экран мигнул, приняв язык его сердечных биений, затем – звуки, которые он носил с собой, как таблички: голос матери, хор корней. Прибор сработал иначе, чем было заложено создателями: он не просто перевёл; он сжал, переплавил смысл в крошечные образы. Эти образы – как семена в железной кузнице – начали выпускать слабое голубое свечение. Оно было малодоступным, но достаточно, чтобы притянуть внимание.