Последний протокол

Бархатная чернота космоса была единственной константой в мире Алексея. Она не была пустой; она была живой, усыпанной алмазной крошкой далеких звезд, холодных и безразличных. Но даже они меркли перед главным зрелищем, главным собеседником и главным надзирателем Алексея – Сатурном.

Газовый гигант висел за толстым иллюминатором из кварцевого стекла, словно божественное полотно. Бледно-желтые, персиковые и охристые полосы его атмосферы медленно плыли, перемешиваясь в своем вечном танце. А кольца… кольца были совершенством, ошеломляющей, тонкой, почти невесомой конструкцией из льда и камня, которая казалась то серебряной нитью, то широкой перламутровой лентой в зависимости от угла падения света. Уже четыреста тридцать семь дней Алексей смотрел на это величие, и если в первые недели оно вызывало благоговейный трепет, то теперь стало фоном, частью декораций его театра одного зрителя.

Станция «Кронос-7» была вершиной инженерной мысли человечества. Сверкающая металлом корпуса обитаемая игла длиной в двести метров, вращающаяся на орбите Титана, чтобы создавать искусственную гравитацию в 0,8 g. Она была одновременно и домом, и тюрьмой. Ее сердце – компактный термоядерный реактор на основе синтеза гелия-3 – билось ровно, обеспечивая энергией все системы. Легкие – система жизнеобеспечения «Эдем-3» – бесстрастно перерабатывали каждый атом углекислого газа, возвращая в воздух пригодный для дыхания кислород с легким привкусом озона и металла. Желудок – гидропонные фермы в модуле «Вегетация» – щедро поставляли салат, редис и безвкусные, но питательные томаты.

Утро Алексея, как всегда, начиналось с гула. Низкочастотная вибрация, пронизывающая все – от пола до его костей, – была песней реактора. Он просыпался в своей тесной каюте, где единственным украшением была цифровая фоторамка с единственным снимком: вид на Бруклинский мост из его старой квартиры. Он смотрел на него несколько секунд, а затем начинал свой день.

Первым делом – центральный пост управления. Огромный голографический дисплей, опоясывающий его кресло, вспыхивал синими и зелеными иконками, сообщая о полном благополучии.

– Голосовое управление. Запустить утреннюю диагностику, – произнес он в микрофон, встроенный в подголовник. – Утренняя диагностика запущена, – отозвался безликий женский голос основного ИИ станции. – Система жизнеобеспечения: номинал. Реактор: выходная стабильность 99.98%. Ориентация: точность 0.001 градуса. Внешняя обшивка: микрометеоритная эрозия в пределах нормы.

Алексей проводил рукой по голографической схеме станции, останавливаясь на модуле «Гамма». Одна из иконок мигала желтым. – Что с гидравликой шлюза в «Гамме»? – Давление в контуре номер четыре ниже расчетного на 2.7%. Вероятная причина – микротрещина в уплотнителе сервопривода. Требуется визуальный осмотр.

Он вздохнул. Рутина. Он натянул удобный комбинезон, подхватил набор инструментов и отправился в шлюз. Коридоры станции были узкими, белыми, освещенными холодными светодиодными панелями. Шаги его магнитных ботинок гулко отдавались в оглушительной тишине. Она была абсолютной, лишенной даже шелеста ветра или пения птиц. Только гул.

В шлюзе он открыл панель доступа. Внутри все было сухо, но на одном из цилиндров виднелась тонкая, почти невидимая радужная пленка – утечка. Полчаса кропотливой работы, и проблема была устранена. Он протер руки и вернулся на ЦПУ.