Героиня нашего времени (Том1)

Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критику. Но обыкновенно читателям дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, и потому они не читают предисловий. А жаль, что это так, особенно у нас.

Одни ужасно обиделись, что им ставят в пример такого безнравственного человека, как Герой Нашего Времени; другие же очень тонко заметили, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых… Старая и жалкая шутка! Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегнет упрека в покушении на оскорбление личности!

М. Ю. Лермонтов. Герой нашего времени

Звук поворачивающегося ключа в замке заставил ее рефлекторно вздрогнуть. Сергей прижал руки девушки к своей голове плотнее.

– Смелее, продолжай!

– Алексей пришел…

– Он нас не заметит.

Чувства, ей самой еще неясные, помогли вернуться в прежнее состояние. Она продолжила массировать его голову. Сергей гладил ее икры, развернув руки назад, пока Люба стояла за его спиной. Его ладони тянулись выше, пытаясь пробраться ей под юбку.

В кухню коммунальной квартиры вошел Алексей, худощавый парень с отросшей стрижкой и жутковато выпирающим кадыком. Он остановился на секунду в дверях, затем направился к своему холодильнику, и, стоя к ним спиной, произнес:

– Ей двенадцать, мать в милиции работает, посадят за малолетку…

Сергей сиплым от удовольствия голосом засопел:

– Я ей ничего плохого не делаю! Она сама хочет…

– Тебя предупредили! – Алексей резко обернулся с бутылкой молока в руке. – Я ее матери все расскажу!

Люба покраснела, опустила руки и поспешила скрыться в своей комнате. Войдя, она увидела спящего на ковре отчима. Запах перегара подействовал тошнотворно, и она решила вернуться на кухню. Алексей размешивал венчиком будущий омлет в миске, и во всей его напряженной фигуре читался гнев.

Он и сам был бы не против погладить коленки соседки, которая выросла у него на глазах, но позволить себе этого не мог. Студент третьего курса юридического института, он хорошо понимал, что запятнанная репутация может похоронить его карьеру. Но эта девчонка, еще вчера казавшаяся ему угловатым подростком, в какой-то миг превратилась в манящую нимфетку. Ее торчащие сквозь поношенную футболку соски кружили ему голову. Давно ставшая слишком короткой детская юбчонка демонстрировала просвет между ляжек. А запах, исходивший от пышущего юностью тела, порой невольно отправлял его в душ. Иногда ему казалось, что от нее исходит аромат афродизиака, хотя он смутно представлял себе, что это такое.

Любина мать пропадала на работе: днем мыла полы в местном отделении милиции, а вечером – в школе, где училась дочь, стараясь заработать хоть какие-то деньги, чтобы они не голодали. Времени на воспитание дочери не хватало. Муж много лет оставался без работы. Все, что имело хоть какую-то ценность в их маленькой комнате, он продавал на местном рынке-толкучке, а деньги пропивал с собутыльниками.

Раньше он работал в НИИ старшим научным сотрудником, но институт давно закрыли, и он оказался на обочине жизни. Пробовал ездить на заработки в столицу, нанялся на стройку. Но и тут платить не спешили – кормили обещаниями, да так и не рассчитались. Остаться на улице с пустыми карманами он побоялся. Продал свои часы (последнюю ценную вещь из тех, что имел при себе случайному прохожему, купил белящ и билет на поезд, вернулся в коммуналку и навсегда оставил попытки поиска работы вне родного города. Иногда он перебивался мелкими заработками, соглашаясь побыть то истопником в театре, то грузчиком на овощном складе. Но тонкая душевная организация и наличие высшего образования не давали покоя – он все ждал, когда раздастся звонок в дверь, и его пригласят обратно в институт. Но годы неумолимо неслись, а в дверь все чаще звонили Аркашки и Гришки, принося с собой сетку со звонкой посудиной. Вначале это были бутылки с марочным портвейном и трехзвездочным коньяком, позже – водкой «Русская» и «Смирнов», а в конце концов – самогон от соседской бабки, настоянный на мандариновых корках, которые та собирала по всей округе в дни празднования Нового Года.