За что сгорели наши звезды

Новогодняя ночь. Чужие руки, чужие губы, чужая кожа. Все это должно было стать фоном, белым шумом, сквозь который я давно научилась проваливаться. Но сегодня снова что-то сломалось.

Пробили куранты. Зал взорвался пьяными криками «С Новым годом!». Я сидела на скрипящем красном диване, и сквозь улыбку чувствовала, как что-то внутри затягивается ледяной пленкой. Престарелый гендиректор букмекерской конторы, чье дыхание пахло тошнотворной смесью дорогого коньяка и тонзиллита, уже полчаса втолковывал мне, почему он бьет свою жену и детей.

– Она стерва! А дети – неблагодарные сопляки! Я им все дал, а они…

Его липкая щека прижалась к моему плечу. Губы, сырые и холодные, присосались к ключице. Волна мурашек, острая и противная, пробежала по спине. Я машинально сделала глоток шампанского, пытаясь смыть ком тошноты, подкатившей к горлу. Он не помог.

– Вот бы моя жена была такой понимающей, так скандалов у нас бы и не было.

Я допила шампанское до дна, будто оно было моим лекарством. Пустой бокал слишком шумно ударился о деревянный столик, позвенев пару секунд. Гуляя взглядом вокруг, я пыталась отвлечься от лапающего меня старика. Многие гости мирно общались по углам о своих делах в сфере бизнеса, торговли, политики и прочих неинтересных мне темах. Кто-то, перепив, начал переходить на повышенные тона, но легкая музыка частично заглушала скандалы.

Мой гендиректор, прощупав меня вдоль и поперек, уже подозвал прекрасную мулатку. Она с улыбкой присела на диванчик по другую сторону от старика. Продолжая держать меня одной рукой за ягодицу, старик принялся целовать плечо мулатки, а затем повел нас за собой на второй этаж. Мы с девушкой устало переглянулись. Всего на секунду. Этой секунды хватило, чтоб я разглядела в ее глазах ту же усталую покорность, которую видела и в своих. Упавшие на мгновение маски вернулись на свое место, не позволяя больше никому увидеть в наших лицах ни тени недовольства.

Конечно же, старик с садистскими наклонностями привел нас в БДСМ-комнату. Он знал правила – деньги вперед – и выложил заранее подготовленные пачки на тумбу.

– Ну давайте, красавицы, отлижите друг другу.

Его голос прозвучал как скрежет железа. Мы начали двигаться, как запрограммированные манекены – целуясь без желания, раздеваясь без стыда. Мои пальцы онемели, словно чужие. Я видела со стороны, как две девушки сплетаются на кровати, увешанной ремнями и блестящими наручниками. Это были не мы. Это были куклы, которых готовили к ритуалу.

Как только мы перешли к делу, старик достал свой вялый член и, трогая себя, схватил дилдо – бездушный силиконовый предмет, от которого я уже заранее чувствовала жгучую боль. Он трахал нас им по очереди, и каждый толчок был не возбуждением, а насилием. Его причитания – «Хорошие девочки», «Похотливые сучки» – липли к коже, как паутина. Я слышала их сквозь заложенные уши.

Подвесив Кару на ремни, он заставил меня хлестать ее. Я смотрела на свое поднятое запястье, будто наблюдая за движением механизма. Я знала, как бить, чтобы не оставить синяков, куда направить удар, чтобы он был эффектен, но безвреден. Кара кричала, и я понимала, что это игра, спектакль, в котором мы обе были и актрисами, и реквизитом. Наши взгляды иногда встречались, и в них не было ни боли, ни стыда – только усталая договоренность вытерпеть это.