Читаю чат.
Вылавливаю слова и фразы: ушел с остановки, трасса, лес, шизофрения, тридцать три года.
Долго лежу на кровати и смотрю в трещину под подоконником почтового общежития. Если правильно повернуть голову, прищуриться и настроить оптику, видна узкая полоска октября. Планирую заделать ее, но потом. Здесь нет кусочка обоев, отвалилась штукатурка, видна кладка. С наружной стороны, видимо, не достает кирпича. Все сложилось, и теперь из моей комнаты прямой доступ к улице шириной в пару миллиметров.
Встаю, доедаю оставшееся с обеда. Слипшиеся макароны и владимирская сосиска. Жую и думаю о шизофрении. В чате обсуждают подробности случившегося, но диагноз уже пишут иначе – «шиза».
Собирается дождь. На поисковые мероприятия ехать далеко. Завтра выходить на смену. Пишу об этом в чат и ловлю еще слова: пропал три дня назад. Точно не поеду.
Для такой погоды у меня нет нормальных вещей. Ладно, думаю, подойдет и эта куртка. Натягиваю термобелье. Фонарь и рация заряжены. Компас. Вечно его куда-нибудь суну. Нахожу во внутреннем кармане ветровки.
В волонтерском чате появляется снимок потерявшегося. Наверное, на паспорт. Думаю о лицах. Лица родных забываются быстро, эти на фото иногда помню долго. У мужчины блеклые глаза, темные волосы, рот расположен как-то криво, неправильно. Хочется поправить.
В трещину дует ветер. Накидываю рюкзак на плечо, беру пакет с сапогами и выхожу из комнаты. Внизу натыкаюсь на охранника.
– Опять? – говорит он. – Не сидится тебе.
Коротко отвечаю. Но ему мой ответ не нужен.
– Ага, – продолжает. – Раньше шести не возвращайся, я дрыхнуть буду. Не открою.
Дрыхни. В желтом автобусе понимаю, что от рюкзака пахнет болотом. Не страшно, не самый ужасный запах. Но и не самый приятный. Лицо охранника помню. На кой черт оно занимает место.
На парковке фабрики – точке сбора, встречаю энергичного Дока. На лету разговаривает, то ли по телефону, то ли с успевшими прибыть до меня. В руках видавший виды ноутбук. У Дока желтая водонепроницаемая куртка. Она успокаивает меня. Думаю, сейчас бы мне такую. Но яркую не хочу, лучше серую.
Лена и Настя. Всегда приезжают вместе, машину оставляют и пересаживаются. Спрашиваю у них как дела. Они у меня. Говорить о чем-то помимо поиска не получается, да и сказать нам друг другу особо нечего. Док что-то шутит про опаздывающих. Смеемся.
Прибывает буханка. Мне она нравится. Серьезный подход: серая, наклейки правильные, антенны, мигалка. Когда волонтеры едут на своих автомобилях, героизм происходящего теряется в обыденности. Чешу свою бороду и склоняюсь над картой, прикреплённой магнитами к серой двери.
– Что у нас? – спрашиваю Дока, хотя чат читал внимательно. Все знаю и все равно спрашиваю. Очень для меня характерно.
– Точка входа здесь (тык). Вот от этой дороги и пойдем (тык). Лес должен быть проходимый, зеленки мало. Может и рядом где-то лежит. Мать говорит: «отвернулась буквально на секунду, а его и нет».
Думаю, не на секунду. Решаем, что из леса надо выйти к пяти утра. Полтора часа пути обратно. И на работу к восьми.
Усаживаемся в буханку. Нас восемь плюс водитель. Внутри мрачно. Думаю о лицах, которых из-за темноты не видно. Дока помню, Лену и Настю – помню. С остальными знаком плохо, сомневаюсь в именах. Узнаю по лицам и одежде. Включается налобный фонарик. Шуршит бумага – Док расправляет карту. Рисует галсы. По одному из них, видимо, пойду я. Зачеркивает и перерисовывает что-то. Видимо, слишком короткие задачи. Нас всего восемь, это четыре группы.
