Маг единства

Просыпаться категорически не хотелось, но что-то заставило меня выплыть из сонной неги. Приоткрыла один глаз и тут же зажмурила его, солнце светило очень ярко. Только вот в чём загвоздка: мои окна в комнате выходят на западную часть, а это значит либо я проспала до вечера, что не должно быть. Либо… Открыла второй глаз и от удивления пискнула и, дёрнувшись на кровати, свалилась с неё.

– Ауч, – простонала я и покосилась на свою кровать, потом глянула на вырез моей ночнушки, а потом опять на кровать. – Не может быть… – тихо проговорила я сама себе, ибо боялась вообще пошевелиться и привлечь к себе внимание. Я, похоже, ещё сплю, раз вижу над своей кроватью точную копию своего медальона!

Отвернулась от кровати и медленно поднялась и, зажмурив глаза, сильно себя ущипнула. Постояла так ещё секунду и, резко распахнув глаза, повернулась к кровати.

– Вух, показалось! – облегчённо выдохнув, решила со спокойной душой завалиться обратно спать. Ещё только семь утра, а сегодня моё восемнадцатилетие, и мне можно сегодня просто поваляться.

Сделала шаг к кровати, как яркая вспышка осветила комнату, я была вынуждена опять зажмуриться. Решила остаться на месте, с закрытыми глазами сложно передвигаться. Да и вот открыв их, я всё равно ничего не видела. Одно сплошное белое пятно.

Потёрла глаза и поморгала ими, зрение постепенно возвращалось. Огляделась, всё та же моя комната. Уже двенадцать лет она моя. Возможно, если бы родители были рядом, то и комната у меня была бы другая…

Так, не будем об этом!

Я их не помню, мне было всего шесть лет, когда я оказалась в доме дяди Виктора. Дядя не особо рассказывал мне о них. Знаю только, что мой отец Мэт и дядя Виктор родные братья. И то, что со мной была книга и медальон, когда дядя нашёл меня у своей двери.

Книга эта непонятная вообще. Точнее понятно, что я не знаю этого языка, и сколько не пыталась найти в интернете такой язык, всё было безрезультатно. Книга красивая, видно старинная, только зачем отцу она была нужна? Дядя утверждает, что мне не нужна та информация, описанная там. Книга мне как память о родителях. И всё. Вот зря он так сказал! Теперь же я знаю, что он знает этот язык. Но он всегда, как только я заикалась о книге, мягко уводил разговор в другое русло. Ну ладно, говорить не хочет, значит, потом сама узнаю. Где-то да будет информация о таком языке, дядя же откуда-то знает его.

Мне бы злиться на родителей. Почему они меня оставили? Почему бросили? Но не могу. Злости нет, только пустота, и этот вот медальон приносит тепло, когда он со мной, а со мной он всегда.

Положила руку на грудь, где все двенадцать лет он был со мной, и замерла, забегала глазами по комнате, понимая, что его нет на месте. Поводила рукой по груди, я его не чувствовала.

– Где же ты?

Задавала уже, наверное, сотый раз этот вопрос, пока перерывала свою комнату, ища медальон. Но его нигде не было. Устало плюхнулась на кровать, понимая, что потеряла единственное тёплое воспоминание о родителях, и самое главное, я ведь точно помню, что, ложась спать, он был на месте, а проснувшись, он пропал. И этот яркий свет ещё непонятный, который исходил от копии моего медальона.

Опустила голову вниз, глянула на место, где был медальон, и…

– Что это? – медленно провела рукой по своей коже, на которой была искусно нарисована тату в виде моего же медальона. Подбежала к зеркалу и ещё раз глянула на неё. Потёрла пальцем, плюнула на палец и так же потёрла. Не изменилось ничего.