День был воскресный, и Прохору Бертолаеву разрешили поспать до полудня. На завтрак он скучно поклевал черной кашки, глотнул растворимого кофе с молоком – аппетита не было совсем – и отправился гулять с Мопсом, без особого энтузиазма взяв с собою напросившегося старшенького Гаврика. Маврик и Настенька остались смотреть мультяшки. Погода выдалась отличная, солнечная, легкий морозец бодрил, и они махнули через пустырь к дальнему магазину, в котором пиво дешевле. Однако супротив всякой логики Прохор вдруг купил в ларьке у гастронома четыре банки самого дорогого, импортного – захотелось кутнуть в кои-то веки, тем более, что накануне премию на заводе дали – зря он, что ли третью субботу подряд без отдыха ишачит? Конечно, после таких нагрузок нельзя было не выпить вечерком. И возможно, Прохор немного погорячился, уговорив бутылку 0,75 практически в одиночку – Акулина помогала чисто символически – вот наутро и чувствовал себя несколько вяло.
В общем, одну из ярко-зеленых голландских баночек он тут же у ларька и высосал под осуждающие взгляды Гаврика и Мопса. Зато настроение мгновенно улучшилось, и, придя домой, Прохор полез в кладовку с благородным намерением навести там порядок.
До обеда оставалось еще часа два, можно было успеть многое, и Акулина напомнила мужу:
– Полгода уже прошу тебя полку повесить! А без этого чего тут разбираться? Как был бардак, так и останется на всю жизнь.
– Линушка! – взмолился Прохор. – Но ты же помнишь, там эта стена, ну как будто из танталовой стали, ни одно сверло не берет, я тогда уже пробовал дырки делать. Намаялся только и плюнул. Помнишь?
– Помню. Но полка-то нужна. Тоже мне – передовик труда! Лучший слесарь города Мышуйска! Значок получил, а звание не оправдываешь. Ты же приносил сверла со специальными наконечниками.
– Ну, приносил, – буркнул Прохор.
Он надеялся, что Акулина забыла про те сверла. Были они жутко дефицитные и дорогие, а ему достались почти даром – друг из соседнего Жилохвостова привез по случаю за бутылку коньяка, и Прохор их жалел – боялся испортить необратимо о злосчастную стену, а мало ли какие еще задачи возникнут. Но теперь, похоже, Акулина не успокоится, пока не добьется своего, значит, откажись он дырявить стену, рискует обедать совсем без выпивки. Тем более, женушка еще не знает, что пива нынче басурманского купил. Это ее не порадует, а два расстройства в один день – явный перебор.
– Ладно, – смирился Прохор и достал дрель.
Решительно закрепил ключом уникальное произведение жилохвостовских мастеров-металлургов и вдавил кнопку включателя. Дрель отчаянно завизжала, вгрызаясь в давно намеченное на стене место – крошечную лунку, отполированную до блеска предыдущими попытками. Акулина постояла с минуту, упиваясь своей маленькой домашней победой, да и пошла на кухню суп варить из тощего синеватого цыпленка. «Мама, и как у тебя из такой страшной птички такой вкусный булён получается?» – спрашивал по обыкновению Маврик.
А Прохор сверлил, навалившись на дрель всем телом, но вдруг сообразил, что надо бы точку поменять, ну на сантиметрик сместить – и всего делов. Чего он действительно так тупо уперся в одно место? Может, это в бетон и впрямь какой-нибудь сверхтвердый сплав вмерз в виде прутка или маленькой болванки? Сказано – сделано. Дрель пошла явно веселее, хотя по началу судить не следует, в верхнем слое и старые обои, и штукатурка, пока еще до бетона дойдешь. Так и есть: на полногтя погрузился, и снова – ни в какую!
