Последний сигнал

Вермонт больше не был зелёным.

Он стал серым, тихим и почти стеклянным. Воздух пах ржавчиной, снегом и сгоревшей пластмассой. Этан Коул жил в старом доме на холме – раньше это была ферма, теперь просто убежище с облупившейся краской и радиомачтой, торчащей из крыши, как кость из раны.

Прошло десять лет с тех пор, как всё остановилось.

Не рухнуло – просто остановилось.

Сначала новости, потом связь, потом транспорт. Люди пытались жить, но через месяцы стало ясно: то, что осталось, – это не жизнь, а остаточный ток после удара. Вирус выжигал не тела – привычки. Никто до конца не понял, как он работал. Он не убивал быстро, он выключал волю. Люди просто переставали вставать с постели, переставали есть, говорить, и через пару недель – угасали. Учёные исчезли раньше, чем нашли объяснение. Государства – позже.

Этан не умер, потому что не ждал помощи.

Он был механиком по радиооборудованию и умел чинить то, что другие выбрасывали.

Это спасло его – и, возможно, прокляло.

Каждое утро он записывал в блокнот всё, что видел:

«06:30 – мороз. Следы у сарая. Не мои. Похоже, собачьи. Или нет.»

Он делал это не ради порядка – просто чтобы помнить, что мир ещё двигается.

Когда одиночество становится слишком громким, бумага – единственное доказательство, что ты ещё говоришь.

Ночью радио ловило шум.

Иногда – голоса. Иногда – статику.

А иногда, как сегодня, что-то иное.

В 02:17 прибор ожил.

Из динамика послышалось дыхание. Потом женский голос, ровный, чуть дрожащий:

– Коллин, если ты слышишь меня… мы рядом. Не уходи. Мы ждём тебя.

Этан замер.

Голос был слишком чистым, чтобы быть старой записью.

Он подошёл к окну. Снаружи снег лежал, как пепел, и только на линии леса дрожал одинокий фонарь – тот, что он починил для соседей ещё до того, как они исчезли.

Он включил запись.

Голос повторился трижды.

И потом добавил:

– Если ты не Коллин, но слышишь это… просто помолчи. Они слушают.

Этан не стал выключать приёмник.

Он просто сидел и слушал.

Потому что в этом мире – если кто-то говорит, это уже чудо.

На рассвете он пошёл вниз, к дороге.

Следы действительно были – но не собачьи.

Слишком широкие, слишком ровные. Как будто кто-то ходил в армейских ботинках.

Этан присел, коснулся пальцем отпечатка: влажный, свежий.

Кто-то был здесь не больше часа назад.

Он поднялся и пошёл по следу.

Через полмили следы уходили в сторону старого моста – там, где ручей прорезал землю, а асфальт уже покрыли корни.

На мосту он увидел что-то, что заставило сердце ускориться.

На перилах висел рюкзак.

Старый, потрёпанный, с нашивкой – американский флаг, наполовину оторванный.

Внутри – две банки фасоли, аптечка и карта. Карта с отметкой: “Хэнли. 12 миль.”

Он достал карандаш, обвёл надпись, спрятал карту в куртку.

Где-то в глубине черепа холодно защёлкнуло: Хэнли – это к северу, туда, откуда шёл сигнал.

Он собрал вещи быстро: нож, фонарик, аккумулятор, приёмник Hammond-6 и немного еды.

Дорога до Хэнли была пустая, словно карта без легенды.

Деревья стояли плотной стеной, звуки тонули в снегу.

Каждый шаг отдавался в голове эхом – будто он шёл не вперёд, а внутрь.

Через несколько часов он услышал голос снова.

Теперь – мужской.

– Хэнли… пост… северо-восток… координаты… 44.7 на 72.3… если ты жив, не иди один.