Природа дала людям один язык и два уха, чтобы мы больше слушали других, нежели говорили сами.
Эпиктет
– Дядя Паша, посмотри так пойдёт? – Вовка, весь в мыле, отложил дощечку с ручкой, к которой был прибит кусок наждачной бумаги, и окликнул плотника.
Павел Савельич отложил рубанок неохотно, высморкался в клетчатый платок, сунул его в карман и только тогда повернулся к Фомину. Посмотрел, как капельки пота сбегают по Вовкиному лицу, на секунду зависая на кончике носа и, махнув рукой, как бы говоря, нахрена связался с криворуким, подошёл к его верстаку. Но сразу проверять урок не стал, достал кисет с махрой и, распустив тесёмку, вынул сначала из него заготовленные квадратики газетные, потом, взяв верхний, чуть его согнул посредине и, запустив пальцы в кисет, ухватил там щепоть табака, поднёс к носу чуть красноватому и крючковатому и высыпал на листок.
– А ну снимай портки, – показал половинкой рта дырки, что вместо большей части зубов во рту образовались, и стал сворачивать самокрутку дальше, затем лизнул языком край бумажки и свернул небольшим конусом, потом, чуть согнув её, потянул в рот.
– Штаны? – Фомин осмотрел брюки, что из батиных перешила ему мать, на коленях двойные уже заплатки и сами штаны уже скорее бриджи напоминали, до середины голени едва доставали. Вырос.
– Хочешь штаны сымать, так штаны и сымай, хочешь портки, так портки, мне як тому попу, коли тоби все равно, так и делай по-моему, – старик попытался выпустить колечки, но не получилось, закашлял, надрывно, а косячок огромный скрутил. Не бережёт здоровье.
– Дядя Паша, а штаны-то зачем снимать? – Вовка опасливо посмотрел на цигарку, ещё начнёт о голую задницу тушить. Якушин, он же Хитрый Михей говорил, что их плотник дядя Паша, контуженный на войне и с придурью. Наверное, на той ещё – Германской войне, для этой староват.
– От людина, всё ему по три разу разжёвывать. Сядешь на доску своим гузном и будешь туда-сюда возить, ежели не нахватаешь заноз, так и сгодится, а ежели нахватаешь, то и пригодится. В следующий раз сам зразумеешь, колы пойдёт.
– А другого способа нет? – нет, этот прибор для определения гладкости поверхности Вовку не впечатлил.
– Так языком попробуй. Слушай, парень, ты же говорил, что для дивчины своей цю хрень задумал, а у ней кожа ще нежней, мобуть её попой проверим?
– Дядя Паша, я же серьёзно! – Вовка начал закипать.
– Всё, всё, а то последние зубы ще выбьешь. – Павел Савельич провёл рукой по доске, и удовлетворённо кивнул. Потом глянул на чертёж, что висел на магнитике над верстаком и стал искать эту доску на нём. Да, нужна была спецификация, не додумал Вовка.
– Щ-4, – подсказал Фомин.
– Ща-4, так вона конгруэнтна Эм-4?
– Конгруэнтна?! – Вовка присвистнул, не ожидал от старичка этого слова.
– Эх, молодёжь. В яком ты классе штаны, ось енти, просиживаешь, гутаришь? – дядя Паша затянулся вонючим самосадом, что присылали ему родственники из Запорожья и выдохнул на верстак деревянную пыль сдувая.
– Восьмой заканчиваю скоро.
– А у меня университет за плечами.
– Ничего себе, а почему вы тогда плотником на стадионе работаете?
– Це долгая история. Тащи Эм-4.
Вовка подошёл к стеллажу, на котором были разложены, заготовки и выбрал нужную доску. Дядя Паша за штангенциркулем не полез просто глянул на доски и замотал головой, не интенсивно, а так лениво, типа, да я и так об этом знал, а ты – дурья башка, сам-то проверить не мог.
