Вагон был собственностью господина Романова. Как и поезд. Да и железнодорожная дорога тоже была собственностью господина Романова, пусть и с формальными оговорками. Чему удивляться: в газетах пишут, что и Край некоторым образом есть собственность господина Романова. А Край – из тех, что меряют во Франциях, Швейцариях и Голландиях. Так и пишут – мол, на территории Края уместятся Франция,Швейцария, Голландия, и еще останется место для пары-тройки Лихтенштейнов.
Но ни одновременно, ни порознь Швейцария сотоварищи сюда не торопятся. Им и в Европе хорошо.
Вместо Швейцарии еду я. В чужом личном вагоне чужого личного поезда.
Сначала-то я летел самолетом. Потом поездом Российских Железных Дорог, хоть и фирменном, но плохоньком. Потом по реке на пароходе. Река большая, пароход старый, я голодный: буфет на пароходе был, но доверия не внушал. Пароход добежал до пристани Крайней – последней на реке. Выше был только Замок, но путь к нему преграждали пороги. Поэтому и была проложена железная дорога – не сейчас, конечно, а в незапамятные времена.
Вагон был особый. Не плацкартный, не купейный, не спальный. Вагон-салон с диванами, креслами и столами. Трофейный. С той самой Войны. Никакой пластмассы, всё естественное. Натуральное дерево – красное. Натуральная кожа. Поискать, то и свастику найти можно.
Стюард предложил подкрепиться, и я сейчас пью натуральный «Боржоми» (знатоки оценят) и кушаю бутерброды с натуральным сливочным маслом и осетровой икрой. Именно кушаю, а не ем: деликатно, откусывая маленькие кусочки. Два небольших бутерброда по триста калорий каждый. Сегодня я могу себе позволить шестьсот калорий жиров и холестерина. Я этого достоин.
Поезд вполз в тоннель, и тут же плавно, как в кинотеатре, загорелись плафоны. Тоннель, верно, тоже принадлежал господину Романову, подумал я, дожевывая последний кусочек бутерброда.
Тут же вошел стюард, спросил, не желаю ли я чего-нибудь еще.
Я, конечно, желал – но отказался. Не из-за гордости бедных, а исключительно ради самосохранения. Это как лавина, стоит только начать, через месяц плюс три килограмма, через год – плюс тридцать три. А через пять лет? Таков удел спортсмена: организм привык много трудиться и, соответственно, возмещать затраты белками, жирами и углеводами в объёмах много больших, нежели у менеджера или даже брокера. Уйдя из Большого Спорта, расстаешься с самыми разными привычками, но тяга к дополнительным калориям остаётся надолго. Выбираешь из трёх: либо больше двигаешься, либо меньше ешь, либо состязаешься со свиньей – кто быстрее наберет вес. Обычно находится компромисс между возможностями, этакий триумвират, но среди трёх равных кто-то всегда равнее других. В моём случае – жесткое до жестокости самоограничение. Не даром я родился под знаком Весов. Каждый грамм взвешивается, каждая калория учитывается.
Поезд выбрался из тоннеля, и я опять стал глядеть в окно. Туман, как в Оберхофе. И пейзаж похожий, даром, что Сибирь. Слева – хвойный лес. А справа – скалы.
Поезд не спешил. Путь извилистый, крутой. Пятьдесят километров расстояния равнялись трем часам времени. Иных пассажиров, кроме меня, не было. Зато был груз, размещённый в двух товарных вагонах. Груз, как и я, прибыл по реке – и тоже направлялся в Замок.
