ТЫЙ

Я уезжаю. Стою на снегу возле снегохода и смотрю на белые волнистые перекаты тундры, сливающиеся на горизонте с лохматыми серыми тучами. У меня несколько минут, пока мой возница аккуратно складывает и крепит коробки на сани-прицеп. Несколько дней назад он же привёз меня сюда на заднем сидении снегохода регулярным еженедельным рейсом. Для возницы этот рейс совершенно обычный, он ничем не отличается от предыдущего, а тот, в свою очередь, от десятков таких же – ничем, ну, пожалуй, кроме погоды. Курьер рутинно занимается доставкой продуктов, дров, топлива в стойбища оленеводов, кочующих в тундре, забирает от них некоторые отходы и ещё что-то мне неведомое. Для перевозчика ничего не изменилось, даже я для него такой же, как неделю назад. А вот сам о себе я такого бы не сказал. Конечно, вроде бы те же руки, те же ноги, даже сердце, надеюсь, то же самое, вот только что-то изменилось внутри моей души. Такое впечатление, что она вычистилась об этот ноябрьский слепящий девственно белый снег. И да простит меня Тундра за то, что я оставил на Её бескрайних просторах ту скверну, с которой явился. Сейчас даже трудно себе представить, куда бы завела меня судьба, не окажись я тут.

А ведь ещё в августе ничто не предвещало мне проблем: ни в личной жизни, ни в деловой. Конечно, у кого не бывает неприятностей, появляющихся нежданно, как грозовые тучи на голубом небе, и потом, отгремев, быстро сметаемых потоками свежего ветра. Вот и я был совершенно уверен, что в жизни всё прекрасно, будущее просто замечательное. Всё у меня было: и дорогая моему сердцу подруга, которую я считал почти женой, и хорошо оплачиваемая работа. А что ещё можно желать в мои тридцать два?

Находясь в таком пьянящем состоянии, я и не заметил, что моя жизненная идиллия находится на грани срыва. А заметить стоило бы. Ведь началось всё ещё с прошлой зимы. Уже тогда в моей личной жизни появились трещины: она как бы между прочим намекнула, а не лучше ли нам расстаться. Я не придал тогда особого значения её словам, сведя всё к шутке. И вот в августе первый сильный удар был нанесён по самому больному месту – по личным чувствам.

Как-то в ненастный сентябрьский вечер случилась обычная, как мне тогда показалось, ссора с моей подругой. И в запале пререканий она неожиданно объявляет мне, что уходит. Она, с кем я связывал своё будущее, заявляет, что я ей наскучил и что у неё появился другой. Тут же собрав свои вещи, она ушла в темноту вечера, оставив меня одного в нашем вмиг разрушенном гнезде.

Неделю или около того я места себе не находил, потерял счёт дням. Передо мной висела только одна страстная цель: вернуть её, вернуть любой ценой! Тщетно. От безнадёги я ощущал себя как дикий зверь, которого посадили на цепь, да ещё и заперли в клетке. И вот этот зверь всё время хочет к ней, рвётся с цепи, вцепляется в клеть, но вырваться не может: цепь крепка, замок на клетке надёжен. Приступы ненависти к неизвестному сопернику, которого я заочно возненавидел и даже был готов лишить жизни, ярость перемежались с периодами морального упадка и ощущением беспомощности. Отпустить её от себя, дать ей вольную я не мог. Она моя – и точка! Я стонал, если представлял её рядом с другим, истязал себя и морально, и физически: напивался, от злобы стучал кулаком в стену, набивая синяки на костяшках пальцев, а иногда бессмысленно лежал, глядя в потолок. Всё это в прямом смысле лишало меня рассудка.