Тень в Зеркале

Часть 1: Лицо Следователя

Пролог

Тишина в кабинете была особого свойства. Она не была пустой или безжизненной; она была густой, вязкой, словно насыщенной взвесью из пыли и застывшего времени. Ее нарушал лишь мерный, навязчивый тик старинных напольных часов в углу, отбивающий секунды, которых для хозяина кабинета уже не существовало.

Доктор Виктор Орлов сидел в своем кожаном кресле, откинув голову на высокую спинку. Его поза могла показаться расслабленной, позой человека, задремавшего после тяжелого дня, если бы не неестественный разворот головы и не широко открытые, остекленевшие глаза, уставившиеся в потолок с замысловатой лепниной. В них застыло не удивление и даже не страх, а нечто более глубокое и жуткое – безмолвное понимание, последняя мысль, навеки отпечатавшаяся на сетчатке.

Свет от массивной бронзовой лампы на столе падал под острым углом, выхватывая из полумрака морщинистый лоб, седые щетинистые виски и темное, почти черное пятно на белоснежной рубашке, аккурат под левой ключицей. Рука безвольно свесилась с подлокотника, пальцы почти касались пола, где валялся осколок хрустального пепельницы.

Но главным, доминирующим элементом в этой мрачной композиции были зеркала.

Они стояли повсюду. Большие овальные в резных золоченых рамах, маленькие круглые на мраморных подставках, строгие прямоугольные в темном дереве. Они были расставлены на ковре полукругом перед креслом, на книжных полках, на маленьком столике для кофе. Каждое было повернуто так, чтобы ловить отражение доктора. И в каждом из них, под разными углами, застыло его бледное, безжизненное лицо. Десятки Викторов Орловых смотрели в одну точку, создавая клаустрофобический, сюрреалистичный атлас смерти. Это не было похоже на беспорядок или хаотичный поиск; это был тщательно выверенный, почти сакральный ритуал. Свет от лампы множился в стеклянных поверхностях, дробился, создавая призрачные блики, которые колыхались на стенах, заставленных книгами, при каждом движении воздуха от сквозняка.

Воздух пах старыми фолиантами, дорогим коньяком и едва уловимой, но неотвратимой металлической нотой крови, смешанной с ароматом лаванды.

Взгляд невидимого наблюдателя скользил по комнате, выхватывая детали: приоткрытую дверцу шкафа с аккуратными папками, на одной из которых золотом было вытеснено «Э.С.»; недопитый бокал коньяка на столе; тонкую серебряную цепочку, валявшуюся рядом с осколками пепельницы.

И тогда этот скользящий взгляд упал на одно из зеркал, самое большое, висевшее на стене напротив доктора. В нем, как в театре марионеток, отражалась вся сцена: и кресло с его вечным теперь постояльцем, и тикающие часы, и другие зеркала, уходящие в бесконечную перспективу.

Но было кое-что еще.

На самом краю отражения, в его темном, почти неосвещенном секторе, где сходились тени от высокого книжного стеллажа, мелькнуло движение. Неясное, едва заметное. Просто пятно более глубокой тьмы, которое на мгновение сдвинулось, изменило форму. Оно было там лишь долю секунды – не человек, не силуэт, а скорее сгусток мрака, наделенный зыбкими очертаниями. И тут же исчезло, растворившись в общем фоне.

В кабинете снова осталась только тишина, нарушаемая тиканьем часов. Десятки пар глаз из зеркальных глубин продолжали безучастно взирать на своего хозяина. Но в воздухе повисло новое, леденящее душу ощущение – ощущение присутствия. Присутствия того, кто все еще был здесь, притаившись за границами прямого зрения, наблюдая за своим произведением. Того, чье отражение лишь на миг выдало его, прежде чем снова спрятаться в лабиринте стекла и тени.