Лик зла

23 ноября 1994 г., Можайск, у сгоревшего кинотеатра, 07:22

Небо над Можайском было низким и грязным, как пропитанное мазутом ватное одеяло. С него не столько падал, сколько сеялся, назойливый и мокрый снег с дождём – противная крупа, которая не хрустела под ногами, а вязнула под подошвами и тут же таяла, превращая улицы в месиво из коричневой слякоти и гниющей листвы. Пронизывающий до костей ветер гулял по пустынным проспектам, гоняя по обочинам обрывки афиш, на которых угадывались названия популярных нынче групп вроде «Комбинации» или «Кар-Мэн». Воздух пах влажным кирпичом, угольной гарью из труб частного сектора и той особой осенней тоской, которую в этих местах не мог развеять даже самый крепкий мороз.

Красного цвета «шестёрка» Константина Касимова, следователя Можайского ОВД, с трудом выгрызла колеями из грязи последние метры и замерла на пустыре напротив здания сгоревшего пару лет назад кинотеатра. Мотор, после того как Касимов выдернул ключ, содрогнулся в последнем предсмертном издыхании и замолк. Через заляпанное грязью лобовое стекло открывалась весьма депрессивная картина: обугленные стены, зияющие пустотой оконные проёмы, сквозь которые виднелись чёрные, как дёготь, балки перекрытий. У сгоревшего здания, в котором с трудом угадывались очертания кинотеатра «Спутник», было немноголюдно.

Касимов с минуту просидел в машине, глядя в одну точку. Его лицо, бледное и худощавое, с глубокими морщинами у рта и серыми кругами под глазами от постоянного недосыпа, казалось маской абсолютного безразличия. Но это был не покой, а глубокая усталость, накопленная за годы работы в уголовном розыске. Касимов потянулся к пачке «Примы», лежавшей на торпедо рядом с самодельной пепельницей из консервной банки. Сигарета, тонкая и пахнущая дешёвым табаком, на мгновение застряла в губах. Щелчок зажигалки, короткая затяжка – и едкий дым наполнил салон, смешиваясь с запахами бензина и влажной, не первой свежести одежды.

Только тогда следователь решился выйти. Дверь со скрипом открылась и его тотчас окутал сырой холод. Касимов потянул воротник своего длинного чёрного плаща, из-под которого виднелся такой же чёрный, ручной вязки свитер. Одежда висела на нём мешком, подчёркивая худобу.

Касимов огляделся по сторонам. Место уже было оцеплено. У обочины стоял потрёпанный жизнью и временем милицейский УАЗ-469 серого цвета с синей полосой на бортах и одинокой синей мигалкой на крыше. Рядом стоял санитарный автомобиль РАФ-2203. Двое патрульных в длинных милицейских шинелях и ушанках переминались с ноги на ногу, пытаясь согреться. Их лица были синими от холода. Они смотрели на сгоревшие руины кинотеатра с тупой, казённой отстранённостью.

В этот момент из-за угла кинотеатра появился Гена Завадский, опер Можайского ОВД. Он был одет явно не по погоде – потёртые джинсы, видавшая виды куртка и шапка-пидорка, сдвинутая на затылок. Его лицо – крепкое, с широкими скулами – обычно располагало к улыбке, однако сейчас оно было мрачным. Гена широко шагал, сунув руки в карманы куртки. Его дыхание вырывалось клубами пара.

– Недоброе утро, Костя! – хмуро кивнул он, подходя к Касимову.