Ведьма, кот и заколдованная деревня

Жене и Васе посвящается.

– Раньше здесь роща берёзовая была, – Женя, заслонившись козырьком ладони, щурилась на окружавшие могилы. – А там дальше, – она махнула рукой, в сторону свежих оградок, – начинался настоящий лес. Мы с мамой ходили через него на озеро. По дороге землянику собирали. Мама всегда брала с собой пол-литровую банку и, сидя на пляже, мы лакомились свежими ягодами. Я, конечно, на тростинки низать любила, только мои землянички к концу дороги приобретали вид плачевный. Потому я горстями загребала мамину добычу и кидала в рот, жмурясь на летнем солнце. Прям как сейчас.

Женя потёрла глаза, полдень слепил и жарил. В сети солнечных лучей новая часть кладбища казалась не такой мрачной. Точно масштабный макет города, с плитами-небоскрёбами и крестами-деревьями. Рядки-улицы тянулись во всех направлениях, утыкаясь в поредевший сосняк с одной стороны, и простираясь, насколько хватало глаз, с трёх других.

– Жалко лес. Жалко людей. И землянику тоже, – Женя покачала головой и скосилась вниз. – Так что мы ищем?

– Са-а-ам не знаю, – промурлыкал крупный полосатый кот. Его пытливый нос подрагивал, изучая траву или что-то под ней.

– Мы так до ночи тут проходим.

– Ночью творятся са-а-амые ва-а-ажные дела.

Обезоруживающая кошачья мудрость. Женя закатила глаза.

– Идём, умник. Раньше найдём, раньше вернёмся.

– Могилку ищете?

Женя едва не вскрикнула. За спиной, точно подкралась, возникла согбенная старушка в не по-летнему чёрном платке и шерстяном платье, одной рукой она опиралась на трухлявую клюку, другой вцепилась в шпиль ограды. Бабулька выглядела неимоверно старой, с лицом, словно стёкшим по костям, и слезящимися глазами, но улыбалась вполне дружелюбно.

– Немудрено заплутать. Нонче много хоронят. Так и молодых почитай. Не берегут себя. Погибель на погибели.

От этих слов сделалось как-то неуютно, зябко, будто случайный порыв ветра прикрыл облаком солнечный диск, но тут же рассеялся.

– А чавой-то ты с котиком? Кися… – женщина потянулась к мохнатому, но тот в ответ внезапно зашипел, как вода в раскалённом масле, и спрятался за Женины ноги. Старушка разочарованно сморщилась, будто было куда больше.

– Да вот на природу несу. Погулять.

– Стерегитесь тогда. Водится в лесу всякое, – бабулька перекрестилась, – клещи да клопы.

Женя, не найдя что ответить, неловко улыбнулась и подхватила на руки ворчащего кота. Сосняк укрыл от палящего солнца и любопытных глаз.

– У-у-у-у… упырица, – раздалось недовольное шипение, когда старушка оказалась далеко позади.

– Ты же сам говорил, что их не бывает.

– Не быва-а-ает, – подтвердил кот, – Но от этой запах… фу-у-у… противный.

– Ну, нахал! Это называется эйджизм. Так нельзя. Невежливо.

– Я урчащий комок шерсти и под хвостом себе лежу. А ты про ве-е-ежливость? И отпусти уже, всё брю-ю-юхо намяла.

– Ну, прости, – Женя поставила кота на лапы в пряный хвойный настил. Тот заметно скривился, когда иголки ткнулись в мягкие подушечки, но промолчал. Гордости и упрямства на десятерых.

– Надо было срочно ноги делать. Вдруг бы ты не сдержался. Что люди подумают – говорящий кот? Объясняй потом, что ты мой фа…

В ногу впились острые коготки, – Не произноси это слово. На букву эф-ф-ф фырк.

Кот терпеть не мог, когда его сравнивали с фамильяром. «Что за пошлость? Грязные инсинуации западной культуры. Попса. Профанация». В лучшем случае позволял называть себя «коргорушем», хоть и ругался на предвзятость и клише. В повседневности Женя звала его Васькой. Сам он по первому времени настаивал на чём-то более изысканном, например, Харон, Огмиос, ну или, в конце концов, Вергилий. Но после того как Женя сквозь слёзы хохота пригрозила назвать его Ктулху, согласился на Ваську. Истинного имени он так и не открыл.