Жизнеописание Льва

Лева был единственный в семье, кто любил порядок. Каждый его день начинался бы со страдания, если бы он не умел сосуществовать с хаосом. Но он пока умел.

Утром он вставал раньше всех и шел в ванную. Умывальник матово отливал желтизной, в глубине унитаза мерцало черное. Томилось в ванне несколько дней тому как замоченное белье. Оно пахло кислым. Иногда со дна – бурлум! – поднимался пузырь газа, и тогда белье вяло шевелилось, как старая медуза.

Лева умывался и шел на кухню. Расчищал себе место на столе, между чашкой с въевшимся во внутренность чайным ободком и сковородой, пошедшей нежной дымчатой плесенью.

Мама Татьяна спала в дальней комнате под тихо работающий телевизор. Она не любила тишину. Если она не занималась сама – мама была концертмейстер в Гнесинской школе, – то работало радио или телевизор. Или она напевала что-нибудь.

Иногда Лева представлял: вдруг так вышло, что мама и баба Клава исчезли. Допустим, как-то погибли. И как он приводит квартиру в порядок, всё моет и убирает. Но когда в мысленной уборке он доходил до ванной, то его неизменно удивляло, что в стаканчике останется только одна зубная щетка. Не только удивляло, но и пугало – и он спешил думать о чем-нибудь другом.

На кухне Лева завтракал бутербродом с сыром, а уже какао ему варила баба Клава, которая вплывала на кухню, неся с собой волны того же кислого запаха, что и в ванной. Молоко часто портилось при кипячении и вызывало бабы-Клавин гнев. Но он был не столько страшен, сколько громок и, что важно, на Леву не распространялся.

Лева знал, что его все любят: мама и баба Клава, соседи, одноклассники. На даче его любил садовник Василь Василич и все из ближних домов – Гальперины, Екатерина Анатольевна с сестрой и старшие Сахрановы. Его любили друзья во дворе (Илюша, Сережа и Люда) и на даче (младшие Сахрановы – Вова и Катя, – а также Верблюжонок Тишка, Алик-детектив и Колька Богданыч).

Он их тоже всех любил. И еще он любил порядок. Потому что порядок – это правильно, это как должно быть. А если правильно – значит, хорошо.

Этот простейший рецепт счастья он никогда не формулировал, но всегда знал. И ему казалось вполне естественным, что он стремится к порядку. Ибо кто же не хочет, чтоб было счастье?

Когда Лева уже заканчивал завтрак, вставала мама. Она была чудесная – теплая, рыхлая и лицом немножко крот, когда без очков. Лева был похож на нее, тоже теплый и рыхлый, но лицом немножко мышь. Мама обнимала Леву и говорила бессмысленные, но смешные вещи вроде «левацкий элемент уже бодрствует», или «полевые работы начались», или «да здравствует басилевс!», или еще что-то с его именем внутри, и Лева не уставал удивляться, сколько всего она могла изобрести.

После завтрака он, если не надо было в школу, садился за рояль. Он любил заниматься и любил рояль, старый кабинетный «Шредер» с желтыми костяными клавишами и тусклой крышкой. Рояль был завален нотами. Они копились и время от времени лавиной сходили на пол; их делили на пачки-холмы и возвращали на крышку, где они вытягивались в новые горы, ждущие возможности обрушиться вниз.

Лева был не без способностей – так говорила мама. Во втором классе он играл сонаты Моцарта и ноктюрны Шопена. Мама мечтала, чтобы он поступил в ЦМШ или к ней в Гнесинку, но не получилось, не взяли. Ничего, он просто любил заниматься, особенно когда из разученного получалась музыка – это тоже было правильно и хорошо.