Ремарки

Я в прихожей снимаю шпильки,

за бретельки спускаю платье,

из волос вынимаю шпильки –

долгожданное это счастье!

С настроенья срываю маску –

госпожа «Надоело», властвуй!

С губ стираю салфеткой краску.

Отражение верно. Здравствуй.

Мир безликий похож на карты –

я червонная нынче дама.

Позвонишь беспокойно: «Как ты?».

«Безнадежно взрослею, мама».

/2013/

Я помню всё…/ исписаны листы

под сгорбленной спиной старинной арки,

косые искры, бьющие из выси на зонты,

на улиц мокрые холсты/ – ремарки.

И между строк – зиянье тишины,

как между недозволенным и диким,

изгиб покорно выгнутой спины,

и упоенье городом безликим…

Волос твоих медовые огни

под серой тушью неба на контрасте…

Мой сын, рожденный в ледяные дни,

такой же дерзко вылепленной масти.

И после слов, молча до хрипоты,

в сияньи, словно Питер после ливня…

без масок, не стесняясь наготы,

рефрен качается над белой ночью: «дивно…!»

Я помню всё – я вечно влюблена

во все страницы жизни, как в картины,

в кофейный запах города, в дома…

и после каждой сцены выдох:

«сильно…».

/2017/

Губы твои что-то говорят –

мысли мои пьяно умирают,

ты надел /поэтому ты – гад/

брюки, что тебя так облегают.

Столик наш в распахнутом углу

ножками, как девушка, изогнут,

ворот у рубашки /не могу/

у тебя безжалостно расстёгнут.

В окна бьет в конвульсиях весна.

Ливень. Потому с утра мне душно.

Истина, как завтра, не ясна.

Просто замолчи и молча слушай:

Там, на окрылённой высоте,

там, где крыша кажется монеткой,

может быть, уверимся в мечте,

в том, что жизнь была всего лишь клеткой.

/2013/

Когда читаешь влюбленно Пруста,

и ручку держат сигарой зубы,

вдруг замечаешь, что дождь – искусство,

оконной рамой зажатый грубо.

И под зонтами безликой массой

плывут на нерест смешные люди,

и кто-то сверху глядит с гримасой:

никто не помнит о буднем чуде…

И ты читаешь влюбленно Пруста,

и веришь больше в благословенье…

Ломая пальцы свои до хруста,

отложишь счастье

на воскресенье.

/2017/

Ты всегда говоришь:

«Деточка…»,

не играя своим

голосом.

на носочках моих –

сеточка,

а на брюках твоих –

полосы.

Ты гордишься своим

опытом,

ну а мне не велит

молодость.

И во взгляде сквозит:

«Что потом?».

Мне понятна твоя

холодность.

Запотело окно

теплое,

я на нем нарисую

веточку,

шоколадку твою

слопаю –

не за зря же тебе

«деточка».

…Снегопад за окном

кружится,

воротник поднят твой.

Надо же:

силуэт твой, дома,

улица…

«Не бывает чудес» –

скажешь же…!

/2013/

Как положено званиям, грантам,

как предписано рамками светскими,

обсуждай с ним размеренно Канта,

аргументами брызгая детскими.

Нос пусть смотрится гордо и тонко,

скулам следует сладиться с бликами,

и смеяться желательно звонко,

и носочкам на шпильках быть гибкими.

Улыбайся же, девочка, мило

и головку склоняй чуть наигранно –

он не вспомнит, как всё это было,

если партия будет проиграна.

Пополам загибаться от боли

будешь дома – комедия требует

соответствия принятой роли.

И сейчас:

– Продолжение следует!

Танец!

Ответвленных теней мракобесье

на стене умножает сечения.

А над ним… не огонь и бесчестье,

а над ним… золотое свечение.

Хватит!

Как положено званиям, грантам

он проводит тебя до парадного

и, как следует истинным франтам,

снизит тон до прилично-прохладного.

Смейся, детка, спектакль не окончен –

за антрактом последует действие.

Мастерство убивают все. Кто – чем.

Он – надеждой на акты и следствия.