Это сделал Сайман

Утро. Стандартный заказ продуктов согласно утвержденному меню. Салат овощной четыре порции, рагу из мяса птицы, рыбы свежая нежирная два килограмма под луковым соусом, творог, сметана, фруктовый йогурт без сахара, яблоки сорт «Новый урожай», виноград сорт «Кишь-мишь», бананы. Дополнение списка: воды минеральная, чай зеленый краснодарский.

Обед тринадцать ноль-ноль. Согласованное меню в приложении. Активирую контроль вентиляции в технической зоне и терморежим.

– Сай-мэн.

Начинается работа!

Томное контральто, переплетаясь с густыми аккордами, коснулось плеч очарованных зрителей, затихая, накрыло их мягкой волной. Звук, преображенный десятком сонолюминесцентных ламп, превратился в рой искрящихся бабочек. Они устремились к многочисленным, словно звезды на небосклоне, светильникам. Там, смешавшись с россыпью хрусталя, визуализированный голос певицы дождем осыпался на слушателей последней, трагической нотой.

И тут же взорвался аплодисментами. Обитые благородным сапфировым бархатом кресла в миг опустели, восторженная публика, вскочив со своих мест, рукоплескала. Голограмма за спиной певицы, впитывая звуки оваций, становилась ярче и вот уже освещала силуэт артистки, казавшейся теперь хрупкой статуэткой древней богини и повелительницей этого зала.

– Браво!

– Великолепно!

Федот Валерьевич Филиппов, покосившись на соседей по зрительному залу, неохотно привстал и, воспользовавшись суетой, принялся деликатно пробираться к выходу. Он был довольно молод, высок, худощав и производил впечатление человека делового и весьма успешного, при том лишенного снобизма и вульгарного чванства, несмотря на очевидный достаток и дороговизну надетого в оперу костюма. Дамы, сперва обласкав взглядом его лицо, широкие плечи, замечали попытку бегства из зала и провожали уже с укоризной. Он виновато вздыхал и отводил взгляд.

– Дела, увы, срочные и безотлагательные. Прошу простить, – бормотал он, старательно втягивая и без того плоский живот.

Но вскоре понял, что окружающим глубоко все равно, по каким причинам он покидал переполненный зал, не дождавшись арии на бис: екатеринодарские меломаны смотрели на него с нескрываемым презрением.

Оперу Федот Валерьевич, к сожалению, не любил.

Нелюбовь к самому знаковому для русской культуры и интеллигентного человека виду искусства родилась у него в раннем детстве и впиталась буквально с молоком матери, когда та, повинуясь моде включала серьезную и одухотворяющую музыку младенцу-Федоту, изнывавшему от колик. По задумке матери музыка должна была успокоить и оздоровить его, но дала совершенно противоположный эффект, закрепившись в сознании как продолжение довольно мучительной боли.

– Ты совершенно выпадаешь из всех молодежных трендов, – вздыхала матушка, когда уже подросший сын отказывался совершать очередной семейный выход в оперу и приобщаться к высокому.

Он усмехался и имитировал головную боль, лишь бы его не трогали.

В те годы мода на классическую музыку, театр и высокое искусство достигла своего пика. Оно совпало с появлением нейро-интеллекта и искусственного человека, антропоморфа, – человечество всегда стремится к своим корням в тот самый момент, когда готово к очередному прыжку в неизвестность. Нечто подобное было в эпоху Возрождения, Новое Время… И вот сейчас, в две тысячи сто двадцать пятом году.