В ад на переплавку

В ад на переплавку

Всё течёт, всё меняется. Только сверху это не очень заметно. То, что внизу делается: живность рождается и умирает, или своей смертью, или по своей глупости раньше срока, чёрному ворону давно неинтересно. С тех пор, как не стало друга сердца, время застыло, всё опостылело. Не осталось даже ненависти, жажды мести, ибо давным-давно все, кто надо, отмщены. Не только тот, кто повинен, а весь род его до седьмого колена. Долог век вещего ворона. Столько не живут. Только пара вековых деревьев, может, помнят его молодым. И его спутницу. Живой.

Долго сидел ворон на старом погосте, размышляя о тщете бытия, насколько мог позволить его мозг. Здесь покоится тот, кто по духу, по силе вровень ему – вещему ворону. Тот, с помощью которого он и осуществил свою кровную месть. Теперь все квиты. Дальше седьмого колена проклятье не действует. Что ж, теперь можно и на покой, как и схоронённый здесь чёрный шаман.

Морок

Мы с братом были погодками. Он всего на год старше, а так как девочки растут быстрее, со стороны казалось, что мы двойняшки.

Мама умерла при родах. Потому кроме нас у отца никого не было, больше он не женился. Началась война, не до этого было. Работа в колхозе занимала всё его время. У нас в то время и своя скотина была, небольшое, но всё же хозяйство. Вся домашние тяготы легли на плечи дяди, брата отца. Он и готовил, и стирал, всю домашнюю работу делал. Мы гоняли скот на пастбище, вечером оттуда приводили – вот собственно и всё. Остальное время играли. Игры были мальчиковые. Девочек-то вблизи не видела. В те времена большинство людей жили по хуторам, вдалеке друг от друга.

Брат научил меня лазать по деревьям, стрелять из рогатки. Вместе ходили в соседний хутор драться. С переменным успехом. Бывало, приходили битыми, но и мы сдачи давали. Взрослые не обращали внимания на наши вечные синяки и ссадины. Главное, мы сыты, одеты, здоровы, а там, как бог даст.

Недолго длилась эта сытая, беззаботная наша жизнь. Хоть война была далека от нас, за год стёрлись расстояния, и она вошла в каждый дом. Люди с голодухи начали угонять скот. Сам председатель колхоза был в доле. Затем велено было всем платить военный налог – деньгами. А в колхозе работали почти даром. Не полагалась колхозникам зарплата, у них даже паспортов не было. Чтоб рабы не умерли с голоду, платили трудоднями. Это – так называемая натуральная оплата. Платили обычно маслом. И чем, спрашивается, платить военный налог, если бумажных денег эти люди никогда и не видели? За отказ платить давали срок. У Сталина не забалуешь.

Потому мы вынуждены были уехать из хутора в деревню, где отец устроился дворником в школу. Ну, как дворник – он и истопник, и уборщик, и охранник в одном лице.

К тому времени к нам привезли девочку постарше – мою сводную сестру. Первая жена отца ушла с ребёнком к другому. У неё родились ещё дети. Начался голод. Многие отдавали детей более зажиточным родственникам или в детские дома, где они хоть с голоду не умрут.

Трудный переезд на санях. Нас привязали к саням, но я умудрилась несколько раз выскользнуть оттуда. Оставшуюся живность взяли с собой, да они всё рвались назад в своё стойло. Никто не хотел на чужбину, нужда заставила.

Заселились в какой-то старый пустовавший дом. Как потом оказалось, не зря он пустовал… Нашёлся и хлев для скотины.