Легенды не умирают

Тьма осязаема. Она льнёт к голым стволам деревьев в глубине дремучего леса, свивает из теней узорчатые листья на ветвях, кутает в безопасность зверей, улёгшихся на ночлег. Всех, кроме тех, кому суждено этой ночью стать добычей бесшумной совы, чья вотчина – тьма, в той же мере, что и у Фейрийской Королевы. Тьма прячет тропинки в густом подлеске, укрывает топкие болота, утягивающие в чёрное зазеркалье всякого, кто коснётся поверхности – зверя, птицу или человека. Тьма ткёт из своих нитей плащ Последнего Рыцаря, неощутимо касается его лица под забралом шлема, покрытого наростами и мхом, как и прочие латы, что в мире людей давно должны были истлеть. Как, впрочем, и сам рыцарь.

В самом сердце Чернолесья, где деревья сплетаются в гигантскую живую арку, стоит дворец из лунного стекла, не имеющий формы. Его стены подобны то лунному свету, то непроглядному обсидиану. Порой на них проступают узоры: то листья, то дикие звери, то лица поверженных врагов Королевы, то вспыхивающие золотом эльфийские письмена, которые не разобрать смертному. Даже если он давно мёртв.

Дворец существует в нескольких измерениях. Если обойти его вокруг, он покажется не толще дубового листа, но, ступив в распахнутые ворота, можно навеки потеряться в бесчисленных коридорах и переходах. Они постоянно меняют очертания и пребывают в нескольких временах сразу. Порой войдёшь в комнату – и окажешься во вчерашнем дне. А порой коридор за спиной просто исчезает, отрезая путь назад.

Дворец подстраивается под Королеву: чем больше она теряет интерес к миру, тем больше он забывает, как выглядеть «нормально». Он кажется живым – вздыхает, и, коснувшись стен, можно услышать голоса. В отражениях стёкол мелькают картины прошлого, образы несбывшегося или ещё не случившегося.

Не мало случайных путников, рыцарей, менестрелей, блуждает по лабиринту коридоров веками, в поисках выхода, забывшие кто они и куда шли. Беспокойные и измученные могут они надеяться лишь на одну награду – порой по ночам Королева поёт. Голос её разливается точно ледяной горный ручей, безмерно холодный, бесконечно прекрасный. Песни её подобны свету звёзд, что испокон веков были лучшим её украшением, чистые, далёкие. Одинокие.

При дворе Королевы нет других фейри. Она наводнила дворец химерами, созданными из чистого воображения или из плоти забредших скитальцев. Здесь легко встретить кукол из веток в человеческий рост, тени с немигающими глазами, рыцаря в грязных ржавых доспехах – он сидит за столом, ломящимся от яств, и ест, не чувствуя насыщения. Он – прошлая игрушка Королевы, к которой та, впрочем, не до конца утратила интерес. Здесь обретается седовласый поэт, явившийся сюда юношей, он забыл все слова; девушка с крыльями вместо рук, заколдованная в наказание за попытку сбежать. И Последний Рыцарь. Он был "Последним" не потому, что других рыцарей в смертном мире не осталось, а потому что пополнил её коллекцию последним.

Во дворце час идёт за год во внешнем мире, и его обитателям, не чувствующим времени, никогда не узнать, сколько веков они провели в его стенах.

Последний Рыцарь – не то граф, не то барон, умерший много лет назад под сенью старинных лип. Королева, соткавшая из страхов самих рыцарей их злейших врагов – бронзовокожих, жестоких, в лёгких латах на резвых конях, – наблюдала за битвой издалека. Смотрела, как отчаянно люди сражались против химер, как гибли один за другим. Их вера питала её.