Молчание мертвых

Съехав на обочину узкого проселка, Грейс Монтгомери смотрела на старый сельский дом, в котором выросла. Даже густая, обволакивающая темнота летней ночи, рассеять которую тщетно старался ухмыляющийся полумесяц, не скрывала очевидного: ее старший брат поддерживал фамильное гнездо в достойном состоянии.

Но это ведь всего лишь ловкий трюк, жульничество, разве нет? Принимаемое за очевидное часто обманчиво, и кажущееся не совпадает с действительным. Так было всегда. Вот в чем проблема – потому она и дала себе слово, что никогда сюда не вернется.

В спальне наверху мигнул и погас свет. Клэй ложился спать; наверное, в обычное для себя время. И как только можно жить здесь одному? Этого Грейс не понимала. Как можно есть, спать, заниматься хозяйством всего лишь в сорока шагах от места, где они схоронили тело отчима?

Она вышла из автомобиля, маленького БМВ, и сигнализация тут же напомнила об оставленном в замке зажигания ключе. Вообще-то посещение родного дома в ее планы не входило, но, оказавшись поблизости, Грейс решила убедиться в том, что и сейчас, спустя многие годы, ничто не выдает содеянного.

К ферме вела длинная подъездная дорога. Вечер был безветренный, тишину нарушали лишь цикады с лягушками да хруст мелкой гальки под ногами. Она уже забыла, какими глухими бывают ночи в этой части штата и как ярко светят звезды вдали от города.

В детстве они втроем – с младшей сестрой, Молли, и старшей, сводной, Мэдлин, – частенько ложились спать на передней лужайке. Чудесное было время. Они болтали, смеялись, любовались бархатно-черным небом, и звезды смотрели на них сверху и подмигивали, обещая счастливое будущее. Такие простодушные, наивные, невинные. Когда Мэдлин была рядом, Грейс ничего не боялась. Но быть рядом постоянно Мэдлин не могла. Даже не понимала, что это нужно. Ей и сейчас невдомек, каково было тогда Грейс. В ночь, когда все пошло не так, она гостила у подруги.

Вечер выдался теплый и душный, но, подходя к ферме, Грейс невольно поежилась. Справа от дорожки, между тополей и плакучих ив, притаился амбар. Она ненавидела все так или иначе связанное со старой фермой. Здесь ей приходилось чистить стойло, убирать за жеребцом, ездить на котором отчим не позволял никому и с которым справлялся только сам. Здесь она собирала яйца и сражалась с противным петухом, часто налетавшим с явным намерением выклевать ей глаза. И здесь же, у правого угла постройки, у преподобного была конторка, куда он уходил писать воскресные проповеди и где стоял запертый на ключ картотечный ящик.

Запах магнолий и свежей сырой земли отозвался живыми, ничуть не стершимися воспоминаниями, от которых ее пробил холодный пот. Крепко, так, что ногти врезались в ладони, сжав кулаки, Грейс твердо напомнила себе, что она уже не беспомощная девчушка, и постаралась выгнать из головы мысли о конторке. Сама же давала зарок – не думать, забыть.

Да вот только забыть не получилось. Все ли там по-прежнему, в той тесной, душной комнатушке? Если не считать того, что хранилось в конторке, они не тронули ничего, оставили как было, словно в ожидании возвращения преподобного. Так решила мать, настоявшая на том, что менять что-либо было бы неразумно. Это она внушила, вдолбила всем им – за исключением, разумеется, Мэдлин, – что они должны говорить о преподобном так, словно он жив. Жители городка уже тогда относились к ним с подозрительностью.