Безумная Лючия - Дон Нигро

Безумная Лючия

Автор

Страниц

50

Год

Дон Нигро в своей пьесе "Безумная Лючия" рассказывает о трагической жизни Лючии, дочери Джеймса Джойса. Жестокий удел судьбы заключил ее в стены психиатрической клиники, где она провела большую часть своей жизни. Сердце Лючии было разбито безответной любовью к Сэмюэлю Беккету. Однако, по словам Карла Юнга, не только эта несчастная любовь, но и генетический наследственный фактор сыграли важную роль в ее психическом заболевании. Отец, любя Лючию, отказывался признать ее больную сторону, но вместо этого использовал свое безумие в искусстве, что помогало ему сохранять представление о здравомыслии в обществе. У Лючии же отсутствовала творческая энергия, которая позволила бы ей справиться с собственным безумием. Таким образом, судьба Лючии была суждена быть безумной.

Читать бесплатно онлайн Безумная Лючия - Дон Нигро

Действующие лица

ЛЮЧИЯ ДЖОЙС

СЭМЮЭЛЬ БЕККЕТ

ДЖЕЙМС ДЖОЙС

НОРА ДЖОЙС

МАКГРИВИ/ЮНГ

СУТЕНЕР/НАПОЛЕОН

Декорация

Различные места во Франции и Швейцарии с конца 1920 гг. до 1980 гг., хотя по большей части действие пьесы разворачивается в 1930 гг. Все места представлены единой декорацией. У авансцены справа деревянная скамья, которая будет коридором у зала суда, а также частью сумасшедшего дома, и использоваться по необходимости. Правее центра – оконная рама, возле которой старое больничное кресло-каталка. Это палата ЛЮЧИИ в сумасшедшем доме, а также больничная палата БЕККЕТА. По центру диван в парижской квартире Джойсов. В глубине сцены левее центра – кабинет Джойса, со столом, стулом и дополнительным стулом. Он также послужит и кабинетом ЮНГА. Слева стол и деревянные стулья: кафе в Париже и других местах. Слева у авансцены – деревянный стул в комнате БЕККЕТА, когда он уже старик. Персонажи легко перемещаются из одного места в другое, места эти слиты в единое целое. Выход на кухню Джойсов между диваном и окном сумасшедшего дома, вход в квартиру Джойсов может располагаться слева между кафе и зоной дивана, но движение плавное, актеры могут входить в квартиру Джойсов, где угодно или при необходимости уходить со сцены, где удобнее. Эти места сливаются в памяти ЛЮЧИИ, как и в памяти БЕККЕТА, и пьеса – поток воспоминаний обоих в местах, где бывали оба. Деревянные стулья в кафе могут становиться деревянными стульями в квартире Джойсов, если возникает такая необходимость, а также оказываться в сумасшедшем дома. Никаких изменений декораций, никаких затемнений, никаких пауз между картинами. Каждая картина перетекает в следующую. Ни один актер не выходит из образа или убегает в темноту, чтобы оказаться в нужном месте в следующей картине. Каждое движение вплетается в неразрывную ткань воспоминаний и является частью постановки.

Действие первое

Картина 1

(ЛЮЧИЯ поет к темноте. Зажигается свет, падает на БЕККЕТА, уже старика, сидящего на деревянном стуле, и на ЛЮЧИЮ, которая в кресле-каталке сидит у окна в сумасшедшем доме. Весь спектакль ЛЮЧИЯ выглядит молодой и очаровательной, хотя мы увидим ее в разные периоды времени, начиная с 1928 г., и после Второй мировой войны, когда ей под сорок. БЕККЕТ на год старше ЛЮЧИИ, но для нас он – старик, как в начале пьесы. Она всегда остается молодой, он всегда выглядит старше своего возраста, потому что мы имеем дело, по большей части, с воспоминаниями ЛЮЧИИ и БЕККЕТА касательно друг дружки).


ЛЮЧИЯ (поет сама себе в сумасшедшем доме):

Выйди в сад поскорее, Мод!
Уже ночь – летучая мышь –
Улетела в свой черный грот;
Поздно спать; неужели ты спишь?
В одиночестве я стою на ветру,
С розой той, что тебе подарю.
И сказал я розе: «Промчался бал
В вихре танцев, красок, огней.
Лорд, и как бы ты ни мечтал
Никогда ей не быть твоей.
Навсегда, – я розе пообещал, –
Она будет моей, лишь моей!»

БЕККЕТ. Что? Голоса? Чьи? Угрызения совести?

ЛЮЧИЯ. Безумие, как воспоминания или искусство, сродни путешествиям во времени. Это великая красота «Работы в работе». Я – что театр, только более прекрасна. Во мне сосуществуют все времена и места. Иногда я вижу его так отчетливо, что болят глаза. Я вижу его старым, сидящим на деревянном стуле, с истертым томиком Данте в руках, что-то бормочущим себе под нос, обо мне, всегда обо мне.