Генеалогия морали. Казус Вагнер - Фридрих Ницше

Генеалогия морали. Казус Вагнер

Страниц

55

Год

2022

Фридрих Ницше, выдающийся немецкий мыслитель XIX века, является одним из самых известных философов своего времени. Он был не только философом, но и филологом-классиком, поэтом и автором множества влиятельных и значимых трудов. Среди его самых известных произведений можно назвать такие работы, как "По ту сторону добра и зла", "Рождение трагедии из духа музыки", "Антихрист" и "Так говорил Заратустра".

Одной из важнейших работ Ницше является "Генеалогия морали", которая изначально задумывалась как дополнение к его известной книге "По ту сторону добра и зла". В этой работе Ницше проявил свою характерную парадоксальность мышления и глубокий психологический анализ, с помощью которых он развенчал нравственные предрассудки и проложил путь к переосмыслению европейской культуры в целом.

Кроме этого, в сборник было включено еще одно произведение Ницше под названием "Казус Вагнер". В этом произведении Ницше высказывает свою критику по поводу деградации современной культуры, которую он в то время воспринимал.

Сохраненный в формате PDF A4 издательский макет книги позволяет насладиться оригинальным оформлением произведений Ницше и полностью погрузиться в его мысли и идеи.

Таким образом, Фридрих Ницше занимает особое место в истории философии и его работы остаются актуальными и важными в наше время. Он осмелился пересмотреть и поколебать установленные нормы и ценности, оставив нам ценные мысли и вызовы к размышлению.

Читать бесплатно онлайн Генеалогия морали. Казус Вагнер - Фридрих Ницше

Серия «Эксклюзивная классика»



Перевод с немецкого Н. Полилова


© ООО «Издательство АСТ», 2022

Генеалогия морали

Предисловие

1

Мы не знаем себя, мы, познающие, не знаем сами себя: это имеет свою вескую причину. Мы никогда не искали себя – как же могло случиться, чтобы мы нашли себя? Справедливо сказано: «где сокровище ваше, там и сердце ваше»; сокровище наше там, где стоят ульи нашего познания. Мы, как пчелы, как собиратели меда духовного, стремимся всегда к одному, заботимся, собственно говоря, искренне только об одном – принести что-либо домой. Кто из нас относится достаточно серьезно к жизни вообще, к так называемым «переживаниям»? Есть ли у нас на это время? Этими вещами, я боюсь, мы никогда не занимались как следует: не лежит к этому наша душа и наш слух!

Как рассеянный и ушедший в себя, когда в полдень часы бьют над его ухом двенадцать, просыпается и спрашивает себя: «Сколько, собственно говоря, били часы?» – так и мы почесываем у себя за ухом и растерянно, с изумлением спрашиваем: «Что же, собственно говоря, мы пережили?» Мало того, мы недоумеваем: «Что же мы, собственно, такое?»

Мы пересчитываем задним числом все двенадцать часовых ударов наших переживаний, нашей жизни, нашего бытия – ах! И обсчитываемся при этом… Неизбежно мы остаемся чуждыми себе, мы должны ошибаться в себе всегда, в силе остается для нас положение: «каждый наиболее чужд себе самому». По отношению к себе мы не являемся «познающими»…

2

Мои мысли о происхождении наших нравственных предрассудков – о них будет речь в этом полемическом сочинении – были впервые вкратце изложены в том собрании афоризмов, которое носит название «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов». Начал писать я эту книгу в Сорренто, зимою, когда мне удалось остановиться – как останавливается путник – и окинуть взглядом обширную и опасную страну, по которой до той поры странствовал дух мой. Это было зимою 1876/77 года; сами мысли старше. В главных чертах это были мысли, подобные тем, которые я вновь разрабатываю в этой книге, – надеемся, что долгий промежуток был им на пользу, что они стали более зрелы, ясны, сильны, совершенны! Но то обстоятельство, что я придерживаюсь их еще в настоящее время, что сами они за это время все более сливались между собою, вросли друг в друга и срослись, – это укрепляет во мне радостную уверенность, что они с самого начала возникли во мне не разрозненно, не произвольно и случайно, но произошли от общего корня, глубокой потребности, основной воли познания, заявляющей все определеннее, требующей все более определенного. Только это достойно философа. Мы не имеем права быть в чем-нибудь разрозненными: мы не можем не заблуждаться в розницу, не находить истину. С той неизбежностью, с какою дерево приносит плоды, растут из нас наши мысли, наши произведения, наши «да» и «нет», и «если», и «кабы» – все родственные и связанные друг с другом и свидетели одной воли, одного здоровья, одной страны, одного солнца.

– Понравятся ли вам эти наши плоды?

– Какое дело до этого дереву! Какое дело до этого нам, философам!..

3

При свойственных мне сомнениях, в чем я неохотно сознаюсь, по отношению к морали, ко всему, что до сих пор славилось на земле как мораль, при сомнениях, которые возникли у меня так рано, так независимо, неудержимо, вразрез с окружающим, возрастом, примером, происхождением, что я мог бы почти с правом сказать, что это мое «а priori»