А у нас во дворе

Автор

Страниц

220

Год

2014

В этой уникальной книге представлены автобиографические рассказы, которые настраивают на счастливую память, словно мелодия в душе. Лариса Миллер, талантливый поэт, деликатно переносит нас в свое нищенское, но полное радости и счастья детство в послевоенной Москве. Автор деликатно раскрывает перед нами историю своего отца, который отправился на фронт добровольцем и был приговорен к расстрелу за бесстрашие и смелость.

Первая любовь, запечатленная в рассказах, заставляет сердце трепетать от нежности и воспоминаний. Параллельно с этим, Лариса Миллер увлекается английским и легендарной алексеевской гимнастикой, которые превращаются в настоящие "романы" ее жизни.

Но уникальность этой книги еще больше величается впечатляющими приключениями, связанными с КГБ СССР. Автор с юмором и умом рассказывает о своих смелых "приключениях" с этой могущественной организацией.

Однако, самое главное в судьбе Ларисы Миллер – это ее путь в поэзию. Ее проза – это нечто особенное, она способна перенести нас во времена, когда происходили описываемые события, словно мы сами там присутствуем. Настоящая магия слов, которая сочетается с вневременной "вертикалью" и позволяет нам ощутить эмоции и переживания поэта как будто бы сейчас живем с ней рядом.

Эта книга - настоящий сокровищница жизни Ларисы Миллер и призывает всех нас забыть о времени и погрузиться в мир ее произведений, насладиться каждым словом и собственными эмоциями, которые они пробуждают.

Читать бесплатно онлайн А у нас во дворе - Лариса Миллер

Издательство CORPUS®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Да-да, конечно: время мчится шустро,

Но до сих пор загадочная люстра

В театре давнем гаснет не спеша,

И замирает детская душа.

Да-да, конечно: зыбкость, скоротечность.

Но занавес ползет по сцене вечность,

И я со сцены не спускаю глаз

Горящих. Я в театре в первый раз.

Героя звать Снежок. Он – негритенок.

А янки негров мучают с пеленок.

Бинокля я не выпущу из рук.

Идет счастливой памяти настройка.

Ах, жизнь, ты ненадежная постройка:

То пропадает видимость, то звук.

Глава 1

Большая Полянка

Дом 10, квартира 2

Девочка посыпает солью обледеневшие ступени маленькой прибалтийской гостиницы и поет. Она катается на одной ножке там, где еще не посыпано. Русые волосы рассыпаются, закрывая лицо, когда она наклоняется над ведерком.

“Алена, тебе не холодно в одном свитере?” – ее мать, дежурная по этажу, кричит в форточку. Какое там холодно. Ей в самый раз. Скользя и напевая, она занимается прекрасным делом: создает устойчивость, точку опоры. Запустила тонкую руку в ведро, достала пригоршню соли, посыпала ступеньку – вот и почва под ногами. Мои дети с азартом скользят по еще не посыпанному льду. Алена спешит туда же, разбрасывая соль. Они перебегают на новое место. Она за ними.

Все визжат и падают, сшибая друг друга.

В детстве все – опора, любая мелочь: старый застиранный бабушкин фартук, который она, кажется, и на ночь не снимает; оранжевый абажур с длинной, грязной бахромой; кнопка звонка, до которого дотянешься, только трижды подпрыгнув. Все это – та же соль, создающая устойчивость.

Родина моя – Большая Полянка. Наверное, никогда не забуду свое исходное положение в пространстве: Большая Полянка, дом 10, квартира 2. Родина моя – купола, “Ударник”, Москва-река, Ордынка, Якиманка. На Якиманке жил наш городской сумасшедший по кличке Груша. У него была вытянутая продолговатая голова и странная манера приседать через каждые несколько шагов. Он шел торопливой подпрыгивающей походкой и вдруг садился на корточки и озирался со счастливой улыбкой. Так, приседая, он добирался до магазина. Послевоенный магазин – костыли, палки, культяпки, хриплые голоса, орущие дети. А возле прилавка безмятежно сидящий на корточках Груша. И никто его не гнал, не бранил. Магазин назывался “инвалидный”. В него стекались инвалиды со всей округи. Но я была уверена, что он звался “инвалидным” потому, что по обеим сторонам прилавка стояли однорукие скульптурки мальчика и девочки. У каждой на локте уцелевшей руки висела корзинка с фруктами. И оба, слегка откинув голову, любовались тем, что держала некогда существовавшая рука. Очередь, духота – все мне было нипочем, потому что я как зачарованная глядела на гипсовых детей.

Мне казалось непостижимым, что такие нарядные и красивые, они – калеки, инвалиды, как те, что, стояли рядом со мной на костылях и культяпках. Не дико ли, что я жалела не живых убогих, которыми кишмя кишел мой тогдашний мир, а безвкусных раскрашенных кукол и утешалась лишь тем, что мысленно возвращала им руки, а в руки давала все, что могла вообразить, – виноградную кисть, яблоко, кулек любимых конфет-“подушечек”.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: