Танцуй, голубка

– Станцуй в последний раз, голубка, и я освобожу тебя, – голос хозяина эхом отдаётся в ушах, пока я смотрю на свое отражение. Зеркала очень редко врут, поэтому меня не удивляет, что в стеклянной глади застывает монстр. У него пустой, чуть насмешливый взгляд и острые черты лица. Он – хищник. Я и есть монстр.

Хочу стереть это выражение победителя с лица двойника. Сжимаю пальцы в кулак, ногтями впиваюсь в ладонь. С криком бью отражение по лицу. Один раз. Второй. Трещины тонкой паутиной расползаются по зеркалу. Капли крови, застывшие на них, напоминают рубины, как в том колье, что хозяин любит застегивать на моей шее перед выступлением.

Одна из ламп несколько раз мигает, прежде чем навсегда погаснуть. Я смаргиваю слезы, вытираю их окровавленной рукой. Вновь бросаю взгляд на отражение. Монстр все еще там. Только теперь его лицо искажено и окровавлено. Мне кажется, отражение шепчет:

– Станцуй, голубка. Станцуй.

Я – дьявол.

***

Мы все здесь рабы и слуги, но даже среди других уродцев меня избегают. Они все готовятся к темному карнавалу, натягивают на лица маски, которые не испугают гостей. Гостей, чья участь стать кормом или рабами. Даже, не знаю, что лучше.

В воздухе пахнет едой, но, если принюхаться, можно уловить нотки крови и гниения. Здесь все иллюзия. Новые карусели на самом деле старые развалины, покрытые паутиной нашей ткачихи. Она с особой любовью развешивает серебряные нити, которые в любой момент могут превратиться в смертельные ловушки. Лоток с надписью попкорн забит личинками, место для конфет – тараканами. Сладкую вату заменяет все та же паутина.

Лишь единицы смогут увидеть правду. Они и останутся здесь.

31 октября. До темного карнавала остается пара часов. Возвращаюсь в свой шатер, там меня уже ждут две немые девушки. Им отрезали языки, когда они пытались сбежать пару лет назад, и приставили служить мне.

Они боятся. Их руки дрожат. Девушки стараются не смотреть на меня. Словно я начну танцевать прямо здесь и сейчас. Словно их жалкая жизнь стоит того, чтобы за нее цепляться. Я могла бы их освободить от вечного унижения, но они все ещё надеются, что смогут сбежать. Дурехи.

– А как здесь наша жемчужина? – хозяин входит в шатер. Его тонкие, бледные губы расползаются в улыбке, напоминающей звериный оскал. Тяжелая ладонь сжимает мое плечо. Предупреждение.

Я бросаю взгляд на руку хозяина. На его перстень в виде черепа. Сколько раз именно он рассекал мне губу, когда я отказывалась подчиняться? Не сосчитать.

– Лучше всех, – шиплю. Знаю, как его это злит. Намеки на дерзость и неповиновение. Но сейчас он сдерживает свой гнев, не хочет портить моё лицо перед выступлением.

– Ты поранилась? – кивает на мою руку, в его голосе яд смешивается с притворным сочувствием.

– Да, стала жутко неуклюжей в последнее время.

– Но это же не помешает тебе танцевать? – сжимает плечо чуть сильнее, как бы говоря: ты будешь танцевать, пока не умрешь.

С моих губ срывается смешок.

– Будто что-то может мне помешать.

***

Мне хочется предупредить их. Крикнуть: бегите. Кандалы, медные браслеты на ногах, чувствую мое желание и жгут кожу. Я могу лишь смотреть, как толпы людей, большинство из которых дети заходят вовнутрь. Когда большие кованные ворота захлопнутся, никто не сможет выйти.

В глазах гостей восторг. Невозможно устоять перед этой мрачной, чарующей атмосферой праздника. Никто пока не замечает, как создания в масках окружают гостей, как ухмыляются из-за углов клоуны. Их черные зубы иногда снятся мне в кошмарах. Люди смеются, дети кидаются друг в друга попкорном и бегут к каруселям.