Матюшин пристально посмотрел на меня и ненадолго задумался. Я мог бы поклясться, что успел увидеть, как с бешеной скоростью защёлкал в его серых глазах счётчик, как складывались, вычитались и умножались колонки сложных вычислений. Наконец, начальник смены расслабился:
– Конечно, Орёлик. Потом как-нибудь отработаешь четыре часа. В другую смену выйдешь.
Вот гнида. Я едва сдержался, чтобы не брякнуть лишнего и до боли прикусил губу. Иногда у меня возникало ощущение, что наш Матюшин не начальник смены небольшого заводика по производству пластиковых окон, а тайный рабовладелец или как минимум платит нам зарплату из своего кармана. Отпроситься пораньше с работы раз в год по неотложные делам – в его понимании это являлось шагом в долговую яму.
С нескрываемым злорадством я припомнил, что с полгода тому назад Валеру бросила красавица жена. Ради богатенького Буратино. И Матюшина почему-то было ничуть не жаль Я подумал вдруг, что, если был женщиной, тоже непременно ушёл бы от Валерки. Уж больно расчётливый он человек.
Наверняка, трахается, а сам в уме выгоду подсчитывает. Представив сосредоточенное лицо начальника смены, прикидывающего плюсы от секса, я невольно фыркнул, покосившись в его сторону.
–– Что смешного? – тут же отозвался Матюшин, метнув в меня внимательный взгляд.
Как всякого диктатора и самодура, любая неконтролируемая им эмоция его напрягала.
–– Анекдот вспомнил, – я с ужасом понял, что начинаю давиться истерическим смехом.
–– А, – услышав про юмор, Валера успокоился и потерял ко мне интерес.
Да, он продуманный, наш Матюша. А вы знали, что именно такие и огребают больнее всего? И я даже открою секрет, почему так происходит. Жизнь не терпит, когда кто-то слишком рьяно занимается только своей выгодой. Во вселенной возникает критическая дисгармония.
Поэтому, пока подобный бухгалтер занят извечным сведением дебета с кредитом, жизнь подкрадывается сзади и отвешивает счетоводу такой смачный и болезненный пендель, что…
–– Орёл, ты глухой?! – я очнулся от окрика Матюшина. Он стоял рядом, чуть наклонив голову и его физиономия наливалась озадаченностью, – я говорю, на следующей неделе в среду сможешь выйти? Копылов с Варламовым только вдвоём остались, пока Мезенцев в отпуске, а намечается крупная партия. Как раз поможешь.
–– Да, смогу, – твёрдо ответил я.
А что оставалось? Завтра мне необходимо было уйти со смены на четыре часа раньше. Причина была очень уважительная для меня и не слишком – для начальства. А именно – свидание с девушкой. Я пробовал, конечно, уговорить Марину встретиться в мой выходной, но она упёрлась: «Не могу, у меня только завтра свободный день. Или тогда через две недели!» Поэтому пришлось согласиться на её условия.
Работа на заводе – однообразная, нудная, похожая на один бесконечный осенний день с монотонно моросящим дождём – наверное, давно бы вогнала меня в депрессию, если бы не отдушина. А именно –классическая музыка. И не надо фыркать и закатывать глаза. Я нормальный мужик с обычной ориентацией. Да, и пролетариат может любить классику.
Не скажу, что я во всем такой уж утонченный эстет. К балету, например, я равнодушен, картины тоже привлекают внимание выборочно. Нет, я не маньяк, и во всём остальном совершенно обычный парень. Как по мне, современная музыка (я уж не говорю об исполнителях с изуродованной дикцией и атрофированным слухом) – даже близко не будет стоять рядом с мелодией того же Бетховена, к примеру. Поэтому в моих наушниках обычно звучит оркестр. Реже – фортепиано и скрипка.
