Серебряный омут

За окном опустился густой туман, зажглись фонари, и под ними появились столбы оранжевого цвета. Этот неожиданный вечерний гость укрыл весь город, улицы, дома, и, кроме кусочка двора, ничего не было видно. Только знакомая всему дому дворовая собака сидела под фонарем и, посматривая из стороны в сторону, лаяла на бегущие в темноту клубы вечернего гостя. Влага собиралась на крыше и, сползая, бросалась вниз, иногда с грохотом разбивалась о мой карниз. И так весь дом хаотично в тишине стучал карнизами, играя какую-то мелодию…

Она сидела у окна и тихо вглядывалась в эту серую простыню. Ее черные волосы отдавали серебряными бликами тумана. Черный свитер с высоким воротом так четко выделял ее фигуру, она была неподвижна, безмолвна, как кошка, которая сидит часами у окна и смотрит в пустоту. Она что-то видела там, за окном, а может, даже что-то в этой туманной мгле. Я даже, помню, пытался разглядеть то, что видит она, но, увы, не смог…

– Пойдем спать уже? – предложил я, подошел сзади и взял ее за плечи. Мои ладони наполнились ее теплом. Она заметно обмякла и спиной упала, будто в кресло, в мои руки.

– Я посижу еще немного, иди, – тихо ответила она, слегка прильнув к моей руке, но взгляда не отводила от окна.

– Хорошо… Я буду тебя ждать.

В полусонном состоянии я побрел в спальню и с мыслями о ней и оставшимся от нее теплом в ладонях погрузился в сон в соседней комнате, зная, что она тихо придет и ляжет рядом. Иногда стук капель сменялся шумом проезжающих автомобилей и все больше и больше угасал…

Сквозь сон пробивался звук закипающего чайника, я открыл глаза, и мой мозг плавно проникал в окружающую обстановку. Федорович кипятил свой любимый чай, а у меня – все еще картинки из сна, я опять закрыл глаза и захотел вернуться в квартиру, увидеть ее снова у окна, вернуться к ней, туда… Но уже окружающая реальность задавливала сон. Я даже немного расстроился, когда я осознал полностью, что я все так же проснулся в нашей комнате и что Федорович сейчас попьет свой чай и закурит сигарету, от которой станет тошно, запах сигарет будет резать нос, – снова вставать на работу.

В замерзшие окна пробивался свет раннего солнца, от окна тянуло мартовским холодом, и до начала весны – еще одна вахта.

– Ну что, Алексей, как вам спалось? – спросил Федорович, и на его лице натянулась улыбка.

– Да как-то прям «совсем хорошо», – ответил я, улыбаясь, и повернулся на бок, подставив руку под голову.

– Как это – «прям, совсем хорошо»!? Ты обычно недоволен, то холодно, то кровать неправильная, то Федорович чаи свои с утра пораньше гоняет! – с возмущенным видом выступал Федорович.

– Да сон такой под утро, как будто не сон, – отвечал я с неохотой рассказывать Федоровичу о том, что я видел во сне.

– Да ладно, колись, ты тут уже второй год живешь, все говорил, что тебе сны не снятся, а тут на тебе! – воскликнул Федорович, громко поставив кружку на стол.

– Федорович, не шуми, пожалуйста! Дай нормально проснуться, а то не люблю, когда еще с мыслями не собрался, а тут столько вопросов, – шутя ответил я.

За завтраком он все поглядывал на меня, ожидая меня рассказа о моем сне. Для меня самого было удивительно, что я уже, пару лет работая здесь, ложился и просыпался без всяких иллюзий. Я проникался мыслью об этом, о сне, который так сильно впился в мою голову. Здесь на вахте любое изменение в чьей-то жизни было великим событием, людям нужно было о чем-то разговаривать. Вот и Федорович не знал, на какой кобыле ко мне подъехать, чтобы я ему что-то новое из своей жизни рассказал, хотя бы сон.