Убийство на высшем уровне

– Черт, сдохнуть можно от этой жары! – выругался Крячко, заходя в кабинет и, по своему обыкновению, закрывая за собой дверь пинком ноги.

Вялой походкой с болезненной гримасой на лице Стас прошелся по кабинету. Миновав свой рабочий стол, Крячко направился к открытому окну. При этом он с пренебрежением швырнул на поверхность стола кожаную папку с документами, выразив тем самым свое отношение к бумажной работе, которой он был вынужден заниматься сегодня.

Гуров, занятый написанием отчетов и посвятивший этому весь день, был тоже не в духе и даже не посмотрел на своего объявившегося напарника, продолжая аккуратно заполнять круглым почерком милицейские формуляры.

Минорное настроение, в котором находился Крячко, для Гурова не было большой неожиданностью – тот жутко не любил заниматься рутиной. Проработав в милиции не один десяток лет, дослужившись до полковника, Стас по-прежнему оставался верен юношеским представлениям о работе оперативника. По его мнению, опер – это прежде всего неброско одетый спортивный мужик с табельным пистолетом в скрытой кобуре, который благодаря своей ловкости и сметливости проникает в разные сферы жизни людей с целью выявления состава преступления и задержания подозреваемых.

Стас шумно втянул ноздрями прохладу слабенького ветерка, заплутавшего в раскаленных жарой городских кварталах, и на секунду задержал дыхание, словно это доставило ему облегчение.

– Как же я затрахался сегодня! – усталым и немного жалобным голосом выдохнул наконец он из себя.

После этих откровений Гуров не смог сдержать улыбку и, оторвавшись от бумаг, бросил на товарища насмешливый взгляд:

– Сочувствую… В такую-то жару… Да ты просто герой! Это была та парикмахерша, у которой муж сидит… Варька, кажется, ее зовут. Или эта новая пассия, если мне память не изменяет, Маша, музыкант из филармонии?

Крячко, не отворачиваясь от окна, поморщился, словно от легкого приступа мигрени.

– Ну при чем здесь Варька, мы уже давно с ней не общаемся, и муж, кстати, давно уже откинулся. Но, судя по тому, как он бухает, на воле долго не прогуляет. А к Машке я зашел просто пообедать, должен же я где-то есть…

– Ну, конечно, должен, – поспешил согласиться с другом Гуров. – А заодно и провести небольшой экскурс по эрогенным зонам молоденькой подружки в рабочее время…

– Ну с чего ты вообще взял, что мы спали? – сделав удивленное лицо, Крячко повернулся к Гурову.

– Вижу, – усмехнулся тот в ответ.

– Как это?! – насторожился было Стас. – Что, волосы на рубашке или помада?..

– Ни то, ни другое, – отрезал Гуров. – Просто «всякое животное после соития грустное», говорили древние римляне. А ты явился очень грустным…

– Тьфу ты, блин! – отмахнулся Стас и, отвернувшись от окна, направился на свое рабочее место. Упершись ладонями на подлокотники, он, морщась и кряхтя, медленно и аккуратно поместил свое крупное тело в кресло.

Молча наблюдавший за этими стесненными телодвижениями коллеги Гуров наконец изрек:

– Стасик, поберег бы ты себя, сгоришь ведь на работе… Если так каждый день обедать будешь по несколько часов… Она же тебя младше лет на двадцать пять. Ты вон уже и сесть нормально на задницу не можешь…

– Ой, Лева, я тебя прошу! Давай без этих твоих дурацких намеков! – снова скривился Станислав, поудобнее устроившись в кресле, и, не снимая своих туфель сорок пятого размера, положил ступни на стол. – Просто у меня спину немного прихватило – сквозняки, наверное, в троллейбусе просквозило. Кругом ведь сквозняки… из-за этой жары… Будь она неладна!