Звонок из 1999-го

Последний луч угасающего сентябрьского солнца, похожий на расплавленную медь, зацепился за острый гребень крыши заброшенного дома и погас, утянутый за линию горизонта густеющими еловыми лапами. Сумерки наступали стремительно, пропитывая воздух сырым, леденящим холодом. Лес вокруг старой дачи под Екатеринбургом словно затаил дыхание, готовясь к ночному бдению. Тишина была не просто отсутствием звука; она была материальной, плотной, как бархат, и такой же тяжёлой.

Артём остановился, переводя дух. Белый пар от его дыхания тут же растворялся в сгущающихся тенях. Он сбросил с плеча тяжёлый рюкзак с фотоаппаратурой, потирая онемевшую ключицу. Идиотская затея. Конечно, идиотская. Приехать за сотни километров из-за пожелтевшей записки в дедовском дневнике. «Если хочешь увидеть истинный лик времени, найди дачу на Старо-Свердловском тракте, дом с зелёной крышей. Там живёт голос из прошлого». Дед всегда был чудаковатым, любил мистификации, но после его смерти эта запись не давала Артёму покоя. Фотографу, одержимому заброшенными местами, сложно было устоять перед таким предложением.

Теперь он здесь. Перед ним стояла дача, вернее, её призрак. Деревянный сруб, когда-то, должно быть, ярко-голубой, теперь выцвел до серо-скелетного цвета. Окна были зияющими, слепыми глазницами, некоторые заколочены гнилыми досками. Резные наличники облупились, свисая щепками. Крыша, та самая, «зелёная», была покрыта мхом и клочьями старого толя, просевшая в нескольких местах. Сквозь провалы был виден чёрный зев чердака. От крыльца осталась лишь груда сгнивших досок. Дом выглядел не просто заброшенным; он выглядел мёртвым, отпетым, стёртым из памяти мира.

Артём вздохнул, включил мощный фонарь и стал пробираться к заваленному главному входу. Воздух внутри пах затхлостью, грибком, пылью и чем-то ещё – сладковатым, неприятным запахом тления, который не мог объяснить ни один из этих компонентов. Пол под ногами просел и жалобно скрипел, угрожая провалиться в подполье. Луч фонаря выхватывал из мрака обрывки прошлой жизни: ошмётки обоев с невнятным цветочным узором, опрокинутый табурет с отломанной ножкой, остов железной кровати с провисшими пружинами, похожими на рёбра дохлого животного.

Он был в своей стихии. Щёлк-щёлк-щёлк. Зеркальный фотоаппарат ловил кадры, запечатлевая тихий упадок. Его внутренний восторг художника конфликтовал с примитивным, животным страхом, который полз по спине ледяными мурашками. Казалось, за спиной кто-то стоит. Он оборачивался – лишь пустота и пляшущие в луче света пылинки.

В центре главной комнаты, под огромной паутиной, свисавшей с люстры-паука, стоял старый диван. Его обивка была порвана, и из разрывов торчала жёлтая вата, похожая на внутренности. Артём сделал несколько кадров. Внезапно луч фонаря выхватил на стене рядом с диваном бледный прямоугольник – след от чего-то висевшего здесь много лет. Иконка? Картина? Фотография?

Он подошёл ближе, провёл пальцем по стене. Штукатурка осыпалась. И тут его взгляд упал на маленький, темный предмет в углу. Трехуровневый столик из красного дерева, почерневшего от времени и влаги. А на нём – телефон.

Артём замер. Это было настолько неожиданно, так выбивалось из общего хаоса разрушения, что сначала он не поверил своим глазам. Аппарат был старый, дисковый, цвета слоновой кости с чёрной трубкой. Знакомый с детства силуэт. Он выглядел абсолютно целым, нетронутым. Ни пыли на нём, ни паутины. Чистый, как будто его только что протёрли. Белый пластик слабо отсвечивал в луче фонаря, словно излучая собственный, неестественный свет.