Проклятие Баллинамора

Дорога в Баллинамор кончалась там, где начинался туман. Даллан Мэлоун притормозил свой потрёпанный «Форд» и с минуту смотрел, как клубящаяся стена поглощает последние чёткие контуры мира: кривой каменный столб, одинокий куст, уходящую в никуда линию телеграфных проводов.

Он выключил двигатель. Тишина обрушилась на машину, тяжёлая, почти осязаемая, нарушаемая лишь отдалённым, мерным рокотом невидимого океана. Шум, который не утихал никогда.

Мэлоун сгрёб ладонью усталость с лица. Нужно было ехать дальше. Сорок пять лет, из которых двадцать пять в полиции, оставляли на лице не морщины, а скорее рельеф – карту выжженных надежд и принятых решений, последствия которых приходилось нести долго и мучительно. Проваленное дело по Томми Линчу, подростку, исчезнувшему три года назад. Следы, которые он проигнорировал. Настойчивость матери, ставшая для него и наказанием, и навязчивой идеей. Потом – пустота в доме после того, как ушла Кэтрин. «Ты не здесь, Даллан, – сказала она тогда, забирая чемоданы. – Ты всегда в каком-то другом деле, в чужой голове. А в нашей с тобой жизни тебя нет».

Баллинамор должен был стать ссылкой. Наказанием за неуживчивость и навязчивые идеи начальства. «Разберись с этой статистикой, Мэлоун, – сказал суперинтендант Бреннан, отодвигая папку. – Двадцать два человека за полтора года. В дыре, где и двадцать два жителя-то не наберётся. Или докажи, что это преступление, или закрой дело и дай людям спокойно верить, что их родственники уплыли в Америку».

Городок прижимался к скалам, как ракушка. Низкие, побеленные домики с тёмными крышами выстроились вдоль единственной главной улицы, спускавшейся к пирсу. Гавань была пуста, если не считать нескольких рыбацких лодок, монотонно постукивающих бортами о старые покрышки. Всё было окрашено в оттенки свинца и мокрого камня. Воздух пах солью, торфяным дымом и сыростью.

Машина привлекла внимание. Из окна мясной лавки высунулось лицо. У двери паба два мужчины в потрёпанных куртках перестали разговаривать, следя за незнакомой машиной взглядами, в которых читалось не столько любопытство, сколько привычная настороженность.

Указатель «Гарда» привёл его к небольшому каменному зданию с зелёной дверью и потускневшей вывеской. Мэлоун вошёл внутрь, звеня колокольчиком. В тесном помещении пахло старым деревом, машинным маслом и мокрой шерстью. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти, в мундире сержанта, и с видом глубочайшего отвращения чистил апельсин толстыми, неуклюжими пальцами.

– Сержант О’Нил? – спросил Мэлоун, доставая удостоверение.

Тот поднял глаза. Взгляд был усталым, почти пустым, но оценивающим.

– Он самый. А вы, значит, наш столичный спаситель. Мэлоун.

– Даллан Мэлоун.

– Проходите, инспектор. Садитесь. Не обращайте внимания на бардак. Детектив из города в Баллинаморе – большая редкость. Вы там чем-то провинились у себя? Нами не часто интересуются с Большой земли. У нас вообще редко что случается. Да и то, что случается, часто оказывается делами семейными.

Мэлоун снял мокрое пальто и повесил на спинку стула. О’Нил протянул ему дольку апельсина на кончике ножа. Жест был не гостеприимный, а скорее ритуальный, как дань местному обычаю, о котором гость не знает.

– Спасибо, – Мэлоун отказал жестом. – Мне прислали дело. Двадцать два человека за четырнадцать месяцев.