Гамаюн – птица сиреневых небес

– Что-нибудь еще будете?

Официант подобострастно склонился над посетителями. Двое немолодых мужчин посмотрели на него с недовольством. Один даже досадливо махнул рукой, и официант бесшумно отошел.

– Сколько, говоришь, Сереж?

– Год, наверное. Если все по плану.

Второй мужчина посмотрел на Сергея и покачал головой то ли осуждающе, то ли непонимающе.

– Точно год?

– Да ладно тебе, Миха, – усмехнулся Сергей. – Если корректировка плана и будет, то только на самом верху, – и он поднял указательный палец к потолку.

– Шутник, – снова покачал головой Михаил и покосился на коричневую папку, которая лежала на столе рядом с тарелкой. – Моя помощь требуется?

– Разумеется. Но по-тихому. Поэтому встречаюсь с тобой не дома и вне офиса.

– Да-а. Жаль, что по такому поводу. А ведь раньше могли вообще безо всякого повода увидеться.

– Когда это было? – нахмурился Сергей и посмотрел в окно, по которому стекал растаявший снег.

Настроение было отвратительным, ровно под стать этой серой московской слякотной пакости. Серое небо, серые заляпанные дома, серые дороги с разлетающейся из-под колес жижей, серые лица торопливо бегущих прохожих, старающихся не попасть ногой в ловушки с темной водой и крошевом льда. «Этот город Бог оставил давно, – вдруг подумалось ему. – Что ему тут делать? Хотя, нет, возможно, Бог оставил только меня».

Сергею стало зябко, несмотря на то что в ресторане было тепло и уютно. Он перевел взгляд на Михаила, сосредоточено просматривающего бумаги. «Старый Миха. Все такой же надежный друг. Верный оруженосец, готовый всегда подать меч и щит». Что-то вроде ностальгической печали коснулось сердца Сергея.

– Хм, основательно продуманный документ, – наконец солидно изрек Михаил, бегло пролиставший коричневую папку.

– Что? – переспросил Сергей, отрываясь от своих невеселых дум.

– Подробно все обдумано, говорю.

Михаил наконец закрыл папку.

– Я заберу это с собой?

– Разумеется. Подготовь все нужные документы.

– Слушай, это, конечно, не мое дело, – осторожно заметил Михаил. – Но зачем ты опять тащишь все на себе?

– Это мое дело, Миха. А может, это мое искупление.

Сергей снял очки и устало потер веки. Михаил смотрел на него, и кончик языка обжигали язвительные слова, словно давно прибереженные для этой минуты. «Нет, брось, – одернул он себя. – Что за детство?! Прекрати. Иначе все испортишь. В этой игре слишком большие ставки. Потерять все взамен чего? Секундного удовлетворения злорадства? Брось, уже не мальчик!» Он мысленно дал себе пощечину и бережно убрал драгоценную папочку в портфель.

– Хорошо, – сказал он, принимая условия игры. – Когда документы будут готовы, я привезу их тебе в офис, и ты подпишешь.

Сергей равнодушно кивнул головой. Скоро все будет кончено. Осталось доиграть свою роль до конца. Он так решил. Пусть так и будет.

На кухне опять громко бурлила музыка. Боже, что такого находят все эти подростки в бессмысленно-крикливых лозунгах, крепко пересоленных ненормативной лексикой, и подергиваниях, в этой техно-агрессивной какофонии? Марина не понимала этого. Ей казалось, что музыка должна быть такой же, как жизнь, – естественной и ненавязчивой, чтобы она сплеталась воедино с душевной канвой и создавала основу для настроения – радостного или грустного.