Вернись ко мне.
– Мари!
–Мари!
Анна Григорьевна быстро шагала по дому, стуча каблуками своих изумрудно – зелёных атласных туфель. Эхо этих торопливых шагов разносилось по длинным коридорам и светлым залам дома, теряясь в высоких, покрытых лепниной потолках.
–Ох, уж эта девчонка! Мари!
Графиня Туманова заглянула в комнаты Мари, но нашла там только камеристку, раскладывающую вещи своей хозяйки.
–Наталья! – окликнула графиня девушку, – Ты видела Марию Сергеевну?
Наталья подскочила и присела в поклоне, приветствуя хозяйку.
– Мария Сергеевна недавно спустилась в сад, сударыня.
Анна Григорьевна улыбкой поблагодарила служанку и направилась к двери, выходящей в сад. Вечно занятая ведением хозяйства своего большого дома, она позволяла прислуге обходиться без лишних церемоний, за исключением тех дней, когда в доме проходил бал или прием. В эти дни требовательней её к соблюдению этикета трудно было найти. Никому не было дано право прохлаждаться или бездельничать- строгий взгляд хозяйки не спускал ни малейшей провинности. Быт в доме Тумановых был налажен именно благодаря Анне Григорьевне. Невысокого роста, белокурая, с ангельски- кроткими голубыми глазами, она могла справится со всем. Кроме
одного. Её собственных детей.
"Какой жаркий май выдался в этом году",– подумала графиня, обмахивая лицо и плечи старым, используемым только дома, веером.
Она неторопливо шла по песчаной дорожке ухоженного сада, над которым усердно трудились садовники, и домашние, и нанятые на весенне- летний сезон. Графиня с наслаждением вдохнула аромат полураспустившейся сирени. Скоро тугие ветви опустятся под тяжестью белых и сиренево – розовых гроздей.
Анна Григорьевна нашла дочь в теплице, где та большими садовыми ножницами обрезала сухие колючие ветви кустарниковых роз. Подол светло- оливкового платья девушки был запачкан землей, на голове красовалась
старая соломенная шляпа.
– Мари, оставь эту работу для садовника,– недовольно сказала Анна Григорьевна, – Посмотри на себя. Ты же похожа на собственную служанку.
Мари посмотрела на мать и присела в легком реверансе.
"В кого она такая упрямая?"– подумала графиня, уловив во взгляде дочери что- то похожее на бунт.
– Будет Вам, маменька, – сказала Мари,– Меня здесь никто не видит. А к обеду я непременно переоденусь.
– Разве тебе нечем заняться дома?
– Маменька, Вы же знаете, пианино мне не дается, зачем же терзать Ваши уши дурной игрой? А более бесполезного занятия, чем плести кружево или вышивать подушки, трудно себе представить.
Мари снова защелкала ножницами, стряхивая на землю сухие ломкие веточки. На её лбу и висках выступили бисеринки пота, золотистые завитки волос прилипли к шее под затянутыми в узел волосами.
– Мари,– Анна Григорьевна смотрела на дочь, пытаясь не улыбнуться. Ей импонировали ее независимость и вольность суждений. Мари с детства было дано достаточно свободы и это было выбором графини:– Я хотела поговорить с тобой про Александра Федоровского.
– А я то все гадала, когда же Вам донесут, – воскликнула девушка. Её щеки слегка зарделись.
– Ты знаешь, о чём я буду говорить? Пойдём прогуляемся, дорогая!
Мари сняла рукавицы, повесила их на
деревянную планку теплицы, а ножницы просто кинула на землю.
Мать и дочь медленно шли рядом по тенистым аллеям сада.
