Убийство в доме у Невы

Осень в Петербург пришла рано и нагло, словно незваный гость, который является до срока и застаёт хозяев в неглиже. Она вползла в город с утра пораньше, на пятнадцатое сентября, закутанная в промозглый туман с Финского залива. Туман этот был особенный, петербургский – не романтическая дымка, скрадывающая контуры, а густая, мокрая пелена, пропитанная запахом гниющих водорослей, угольного дыма и влажного камня. Он цеплялся за шпили и карнизы, заползал в подворотни, заставлял прохожих кутаться в пальто и двигаться ощупью, словно слепые.

Коллежский асессор Арсений Павлович Орлов стоял у высокого окна своего кабинета в здании на Гороховой и смотрел, как мир за стеклом растворяется, теряет форму. Это зрелище ему нравилось. Туман упрощал действительность, сводил её к нескольким знакомым силуэтам: тёмный прямоугольник дома напротив, смутное пятно фонаря, извозчик, возникающий из ниоткуда и в никуда уходящий. Предсказуемый, ограниченный мирок. Почти как его кабинет – просторный, но с низким потолком, заставленный книжными шкафами, с плотными шторами, которые он редко раздвигал в ясную погоду. Здесь был его бастион. Его каменный мешок, в котором он чувствовал себя в безопасности.

Мысль о том, что ему придется сегодня покинуть эту крепость, вызывала у него легкую, но упрямую тошноту. В горле стоял ком. Он сделал глоток остывшего чая, ощущая, как кисловатый привкус разливается по языку.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошёл его помощник, околоточный надзиратель Ефим Зотов. Молодой, румяный, полный нерастраченной энергии, он ворвался в комнату, как порыв свежего, хоть и туманного, ветра.

– Арсений Павлович, готовы? Карета подана. На Английской набережной, в особняке Груберова, – Зотов говорил быстро, отрывисто, его глаза горели азартом. – Убийство. И, кажется, нешуточное.

Орлов медленно повернулся от окна. Его высокая, худая фигура в идеально сшитом, но слегка поношенном сюртуке казалась воплощением спокойствия. Лишь лёгкая бледность выдавала внутреннее напряжение.

– Ефим Дорофеевич, – голос у Орлова был тихий, но твёрдый, без единой нотки суеты. – Вы когда-нибудь видели, чтобы я куда-то «готовился»? Сообщите суть. Без лишних эпитетов.

Зотов сглотнул, слегка смутившись.

– Так точно. Ночью во время званого ужина убит хозяин, Григорий Семёнович Груберов. Ударом тяжёлого предмета по голове. В своём же кабинете. Жандармы уже на месте, никого не выпускают. Но есть одна деталь… – Зотов замолчал, подбирая слова.

Орлов поднял бровь.

– Деталь?

– На стене, рядом с телом… нарисован какой-то знак. Охрой или чем-то таким. Вроде как лодка. Ладья, что ли.

Слово «ладья» повисло в воздухе густого, накуренного сигарами кабинетного воздуха. Орлов не дрогнул, но в его серых, непроницаемых глазах что-то мелькнуло – быстрая, как удар хлыста, тень воспоминания. Он медленно подошёл к вешалке и взял своё неизменное чёрное пальто.

– Поехали, – сказал он коротко. – И, Ефим Дорофеевич, по дороге – полная тишина. Мне нужно подумать.

Путь в карете стал для Орлова испытанием. Он сидел, сжавшись в углу, стараясь не смотреть в окна, где клубилась безликая, серая мгла. Он чувствовал, как пространство вокруг него расширяется, становится враждебным и неконтролируемым. Дышал медленно и глубоко, как учил себя много лет назад, сосредотачиваясь на тактильных ощущениях: шершавая ткань сиденья, холодная ручка трости в его руке, ритмичное покачивание экипажа. Он мысленно перебирал факты. Груберов. Миллионер. Сталелитейные заводы, банки, пароходства. «Король без короны», как его называли в газетах. Жёсткий, беспринципный делец, сколотивший состояние на казённых подрядах. Убит. Ладья.