Я любил один

Годы после школы пронеслись, как смазанные кадры старой киноплёнки. Вчерашние занятия, экзамены, мечты – всё казалось чем-то далёким, будто не с ним происходило. А теперь он стоял перед выбором, который должен был определить его будущее.

Оставаться? Подчиниться? Позволить другим решать, кем ему быть?

Или уйти? Убежать. Бросить всё и, несмотря на страх, идти за своей мечтой.

Милон не помнил точно, когда принял окончательное решение. Возможно, в ту ночь, когда родители в сотый раз твердили ему, что он обязан остаться. Или когда мать смотрела на него с усталой грустью, а отец с разочарованием, и он понял, что в их глазах уже проиграл.

Но он не хотел проигрывать.

Сборы были быстрыми и напряжёнными. Паспорта, документы, билеты – всё проверено по десять раз. Чемодан стоял у двери, тяжёлый не столько от вещей, сколько от мыслей.

Он знал, что родители не поддержат его. Но ведь они не могут запретить, верно?

Пальцы дрожали, когда он глушил телефон, отключая все звонки. Ещё вчера они звучали мягко, сегодня – резко, а к вечеру – угрожающе холодно.

Он не мог их слышать. Не мог снова объяснять. Не мог оправдываться за свою мечту.

Он открыл дверь и вышел.

Холодный воздух ночи резанул кожу, но вместо страха он почувствовал облегчение.

Запах кофе и ванили заполнял терминал. Люди вокруг спешили, смеясь и переговариваясь, но для Милона они были тенью на фоне, частью шумного, но далёкого мира.

Он ловил обрывки разговоров – то детский смех, то чей-то сердитый голос, то крики диспетчера. Всё это смешивалось в единый гул, который бил в виски, заставляя сердце стучать сильнее.

Его рейс высветился на табло.

Он нервно сжал ремень рюкзака, ощущая, как внутри всё сжимается. Это был момент, от которого зависело всё.

А если родители сейчас здесь? Если они найдут его?

Мысль вонзилась, как лезвие. Он невольно оглянулся, ожидая увидеть знакомые лица. Но никого.

Пусто.

И почему-то это было даже страшнее.

Он глубоко вдохнул, выпрямился и шагнул вперёд.

Навстречу другому миру.

Ветер встретил его первым – холодный, колючий, пробирающийся под одежду. Следом за ним пришёл дождь. Мелкий, тягучий, оседающий на коже, будто напоминание, что он больше не дома.

Шасси ударилось о мокрый асфальт, и самолёт задрожал, будто разделяя его волнение. На стекле тут же рассыпались капли дождя – не унылые, а живые, переливающиеся в свете аэропортовых огней. Всё вокруг словно дышало движением: мокрые дорожки рулёжных полос, жёлтые табло с пульсирующими немецкими буквами, яркие неоновые вывески, говорящие: “Willkommen.”

Германия.

В висках гулко стучит кровь. Он сделал это. Он здесь.

Где-то за окнами, среди светящихся вывесок и дождливых улиц, существует мир Баха, этот воздух полон музыки, что меняла судьбы. Здесь улицы, по которым они когда-то шли, здесь голоса звучат так, как он слышал в песнях.

Милон вжимается в кресло, ладони горят. Мир не такой, как он представлял – он лучше. Настоящий.

Самолёт замер. Пристегнутые ремни щёлкают, люди встают, а он остаётся сидеть, позволяя этой реальности пропитаться в кожу.

Он больше не мечтает. Он живёт.

Милон поднял капюшон, но толку было мало – ветер сорвал его и швырнул капли прямо в лицо. Он поёжился, сжал зубы и шагнул дальше.

Аэропорт остался позади. Теперь перед ним был совсем другой мир.