1. ГЛАВА ПЕРВАЯ. ОСКОЛКИ
Нас называли детьми Самой Последней Войны. Именно так, все три слова с заглавной литеры, будто кто-то и в самом деле верил, что эта война окажется последней. Впрочем, кто его знает, в этот раз К'Ургеа, которых у нас иначе как «дикарями» не называют, понесли такие большие потери, что оправятся нескоро, если вообще когда-нибудь смогут. Именно их плачевное состояние и разруха стали причиной того, что года три назад кто только не болтал о том, что Короне не помешало бы подсуетиться и дожать извечного врага. Виданное ли дело – такие земли пропадают! Такой лакомый кусочек, о который не одно поколение наших воинов зубы сломало. В общем, народ весьма откровенно и непрозрачно намекал, а Корона отказывалась понимать намёки и признавать, что за две тысячи лет подсадила нацию на наркотик по имени «война».
От мирной жизни народ откровенно ломало. Однако правительство довольно быстро нашло лекарство от этой напасти: укоротило языки болтунам, а самых активных милитаристов и вовсе отправило на рудники. И с тех пор о войне старались вообще не говорить и по возможности не думать. Разве что мы, дети этой Самой Последней Войны, смело высказывались на любую тему и ничего не боялись. Особенно те из нас, на чьём запястье красовался трёхглавый пёс, оскаливший все свои пасти, – знак принадлежности Короне.
Прекрасно помню тот день, когда инспектор прижал раскалённую королевскую печать к моей руке. Я так орала от боли, что к чертям собачьим сорвала голосовые связки и два дня после этого не могла нормально разговаривать, только хрипела да костерила на чем свет стоит свою треклятую жизнь. А ещё я с тех пор не могу есть мясо с огня. Как почувствую запах шашлыка, так и выворачивает сразу наизнанку... Хорошо, что хоть не от всего мяса блевать хочется, а то тяжко бы мне пришлось. У Гончих мясо в меню первой строчкой стоит.
Помню, возвращаясь с первого рейда, я отстала от группы и куратора, остановилась у лавки мясника и долго гипнотизировала взглядом сочащуюся кровью говяжью вырезку, а потом всё-таки не выдержала, зашла внутрь и потратила половину своей стипендии на этот вожделенный кусок мяса. И пусть в столовке нас кормили как на убой, и всего-то и нужно было, что потерпеть часа полтора до ужина, но нет... Расплатившись с мясником, я упала на лавочку в городском парке, потеснив двух алкашей. Трясущимися руками вскрыла бумажный пакет и впилась в свежайшую говядину, чувствуя, как от металлического привкуса крови, разлившегося во рту, сводит живот и немного кружится голова. Какая-то мамашка коротко вскрикнула и поторопилась увести своё чадо из парка, алкаши на всякий случай пересели на соседнюю лавочку, а я глотала куски сырого мяса, щедро приправленного собственными слезами, и ненавидела солнце, лето, парк, город, да и всю свою жизнь...
А как бы замечательно всё могло сложиться, не подбери меня на развалинах разбомбленного дома старый солдат! Ведь можно было избежать и десяти голодных безрадостных лет в мрачном приюте святой Брунгильды, и последовавших за ними ещё десяти в училище, вполне себе сытых, но не более радостных. И уж точно я сейчас не сидела бы у окна скоростного экспресса, который через двадцать минут унесёт меня к Западному Сектору. Я бы уже двадцать лет как в могиле лежала.
