Отборное зерно - Николай Лесков

Отборное зерно

Страниц

20

Год

«Неоповторимые мгновения, когда встречаешь родных друзей, ускоряли мои шаги, а ограниченное время не позволяло делать необходимую для этого переезд на праздничные дни. Именно поэтому я переживал Новый год в пути, находясь в вагоне. Внутри меня царило угрюмое и тяжелое настроение. Вечер за вечером учителя духовности настоятельно рекомендуют прислушиваться к своей совести. Хотя я не всегда следую этому совету, в конце каждого прожитого года благочестивые напутствия мудрых наставников становятся особенно актуальными, и я начинаю производить самоанализ. Правда, я делаю это только раз в год, но всегда безошибочно остаюсь недовольным собой...»

Дополнительная информация: Каждый раз, когда я еду в гости к друзьям, я чувствую огромную радость и желание увидеть их лица. Неудивительно, что я спешу к ним, даже в такие праздничные дни, как Новый год. Возможно, это было необычно, но провести этот праздник в поезде оказалось непривычно интересным и запоминающимся опытом. Хотя мои мысли были мрачными и тяжелыми, я ощущал необыкновенную энергию, ожидая увидеть своих близких друзей. Вечерами, когда я возвращался к своим размышлениям, звучали слова мудрости учителей, которые всегда рекомендуют задуматься о своих поступках и совести. Хотя я не всегда следую их советам, с наступлением нового года я начинаю задумываться о прошедшем времени и пытаюсь сделать выводы о своих действиях. Неважно, как аккуратно я это делаю, всегда остаюсь недовольным результатами и решаю совершенствовать себя в следующем году.

Читать бесплатно онлайн Отборное зерно - Николай Лесков

Желание видеть дорогих друзей заставляло меня спешить к ним, а недосуг дозволял сделать нужный для этого переезд на самых праздниках. Благодаря таким условиям я встречал Новый год в вагоне. Настроение внутри себя я чувствовал невеселое и тяжелое. Учители благочестия внушают поверять свою совесть каждый вечер. Этого я не делаю, но при окончании прожитого года благочестивый совет наставников приходит на память, и я начинаю себя проверять. Делаю я это сразу за целый год, но зато аккуратно всякий раз остаюсь собою всесторонне недоволен. В нынешний раз мое обычное неудовольствие осложнилось еще и досадами на других – особенно на князя Бисмарка за его неуважительные отзывы о моих соотечественниках и за его недобрые на наш счет предсказания. Его железная грубость позволила ему прямо и без застенчивости сказать, что России, по его мнению, только и остается «погибнуть». Как, за что «погибнуть»?! И пошло думаться и выходить: будто как и есть за что, – будто как и не за что? А кругом меня все спит. Пять-шесть пассажиров, которых случай послал мне в попутчики, все друг от друга сторонились и все храпят в каком-то озлоблении.

И стало мне стыдно от моей унылости и моего пустомыслия. И зачем я не сплю, когда всем спится? И какое мне дело до того, что сказал о нас Бисмарк, и для чего я обязан верить его предсказаниям? Лучше ничего этого «внятием не тешить», а приспособиться да заснуть, яко же и прочие человецы, и пойдет дело веселее и занимательнее.

Так я и сделал: отвернулся от всех, ранее оборотившихся ко мне спинами, и начал усиленно звать сон, но мне плохо спалось с беспрестанными перерывами, пока судьба не послала мне неожиданного развлечения, которое разогнало на время мою дремоту и в то же время ободрило меня против невыгодных заключений о нашей дисгармонии.

С платформы у одного маленького городка вошли два человека – один легкий на ногу, должно быть молодой, а другой – грузнее и постарше. Я, впрочем, не мог их рассмотреть, потому что фонари в вагоне были затянуты темно-синей тафтою и не пропускали столько света, чтобы можно было хорошо рассмотреть незнакомые лица. Однако я сразу же расположен был думать, что новые пассажиры принадлежат не только к достаточному, но и к образованному классу. Они, входя, не шумели, не говорили очень громко и вообще старались, сколько можно, никого не обеспокоить своим приходом, а расположились тихо и снисходительно там, где нашлось для них свободное сиденье. По случаю это пришлось очень близко от того места, где я дремал, забившись в темный угол дивана. Волей-неволей я должен был слышать всякое их слово, если бы оно было сказано даже полушепотом. Это так и вышло, и я на то нимало не жалуюсь, потому что разговор, который повели тихо вполголоса мои новые соседи, показался мне настолько интересным, что я его тогда же, по приезде домой, записал, а теперь решаюсь даже представить вниманию читателей.

По первым же словам, с которых здесь начали новые пассажиры, видно было, что они уже прежде, сидя в ожидании поезда на станции, беседовали на одну какую-то любопытную тему, а здесь они только продолжали иллюстрации к положениям, до которых раньше договорились.

Говорил из двух пассажиров один, у которого был старый подержанный баритон – голос, приличный, так сказать, большому акционеру или не меньше как тайному советнику, явно разрабатывающему какие-нибудь естественные богатства страны. Другой только слушал и лишь изредка вставлял какое-нибудь слово или спрашивал каких-нибудь пояснений. Этот говорил немного звонким фальцетом, какой наичаще случается у прогрессирующих чиновников особых поручений, чувствующих тяготение к литературе.