Меня зовут Цви Томски. Раз уж вы, русский журналист пришли, с вашим диктофоном, то знаете, что на самом деле я Григорий Петрович Томский и я русский. Нет, это не для маскировки от людей с добрыми глазами, чистыми руками и холодным сердцем. Цви, я стал в 1942 г, наполовину в шутку, когда наш полковой раввин, сказал, «Что это за имя – Григорий? Половина бойцов не может его произнести, будешь Цви. Это, в общем, то же самое, только в переводе». Но надо рассказать сначала, чтобы понятно было.
Я родился в Архангельске, 27 июля 1924 г. Мать, Анна Ивановна Томская, была из поморов. Отца я практически не помню, он умер, когда мне было три года, от последствий ранений еще в первой мировой. Так что фамилия мне досталась от него, но в молодости не очень интересовался, а потом и спросить некого было, кто там, в роду, по отцовской линии. Мать умерла зимой 1941 г, я узнал об этом только в 1943 г. Архангельск 1941-42 г по количеству умерших от голода, на втором месте был, после Ленинграда.
Как только началась война, я решил, что мое место на фронте. Я был убежден, что скоро враг получит по рукам и Красная армия победоносно вступит в Берлин, где встретят немецкие пролетарии, мечтающие о приходе освободителей, от фашистского ига. Не было никакой объективной информации об истинном положении дел на фронте. ОБС[1] я всерьез не принимал и отказывался поверить, что наша лучшая в мире армия терпит поражение за поражением. Наверняка, подтянутся резервы, и враг будет разбит. Очень опасался, что на войну попасть не успею. Так побежал в военкомат проситься добровольцем. Сказали: "Жди повестки, о тебе не забудем".
В январе сорок второго, я получил повестку о призыве и в феврале того же года оказался в Краснохолмском пехотном училище. Кормили плохо и страшно гоняли. Преподаватели были из кадровых офицеров, и многое сумели, нам дать. Вот только, ненавидели мы их страшно. Многие требования воспринимались как издевательства. Нам бы только быстрее на фронт попасть. Кое-что, из полученного я смог оценить только на фронте. Не строевую подготовку, конечно. Через шесть месяцев после начала учебы наша курсантская пулеметная рота сдала выпускные экзамены. Я прошел экзамены без «троек» и получал звание лейтенанта.
Говорят, что Сталин сказал "Кадры решают все". Ерунда. Все решает кадровик. До сих пор, иногда пытаюсь представить, что на моего нашло. То ли он был с большого бодуна и, увидев фамилию на ский, положил дело не в ту стопку, то ли тонко пошутил. Короче, получил я предписание явиться в г. Бугдайлы, в Туркмении. Вы знаете, где это? Вот и я не знал. Месяц добирался. Эшелоны с войсками идут на запад. А я на юг. Обидно было. Как же так война идет, все мои товарищи уже на фронте, а я вроде как от фронта еду, получается.
Наконец, прибыл. Дыра-дырой, пустыня, ветер дует. Доложился о прибытии. Полковник смотрит мои документы и с изрядным недоумением в голосе спрашивает:
– Ты что, русский?
– Так точно.
– С восточных кресов?
Я не понял, что он от меня хочет, но отвечаю:
– Нет, с Архангельска.
– Может ты еще и комсомолец?
– Так точно.
И вижу, что все, кто поблизости, уши навострили.
– К капитану Гринбергу, пройди, – говорит, пожимая плечами, – он тебе объяснит, что к чему.
Прошел. Ну, тот и объясняет, что здесь формируется дивизия и быть мне комвзвода пулеметной роты. Я вижу, мужик, вроде нормальный и спрашиваю, что это так в штабе моей национальностью заинтересовались. А он ржать начинает, и говорит:
