Богомол Георгий. Генезис

Старая серая ворона, всклоченная и угрюмая, сидела на ветке большого тополя и пристально смотрела вниз на скопление праздничных людей, ища своей выгоды и не находя ее. Она раздраженно и обеспокоенно крутила головой. Взгляд ее шнырял в толпе, брезгливо скользя по рукам, по ногам и по лицам.

Ворона негодовала. Выкрикивала сипло и ругательно:

– Одичали! Оскотинились! Куска в рот никто не сунет! – Покряхтев, бранилась еще непреклоннее, но без всякой надежды: – Выродки. Тошное племя.

Карканье ее относило к склону холма, пробитого туннелем.

Дело шло к вечеру. Рабочая окраина тихо принимала пыльные облака дня, опускавшиеся сверху. Слышались звуки города за холмистыми подъемами, охватившими район депо. Клонившееся к закату солнце освещало мастерские, ангары и тополя. От главного ангара к туннелю дугой пролегали железнодорожные рельсы.

Толпа чуть колыхалась, но звуков почти не издавала.

Лишь легкий шелест шелков. Лишь лепет листьев. На лицах людей застыло благостное предощущение.

Ворона смотрела на них с не проходящим раздражением:

– Ээх, вы! Тупорылые. Столпились на праздник, остолопы. А где тут праздник?! Хоть бы кто жилочку или хрящик выплюнул наземь. Обертку жирную бросил. Куда там! Остолбни. Сдохнешь вместе с вами.

Ей хотелось набрать слюней побольше и наплевать всем предликующим в их тусклые рожи. Но бог не дал вороне обильных слюней. Она лишь судорожно и натужно раскрывала рот, каркая и выставляя темный язык.

А были времена!..

Положим, зима. Яркое солнце. Под холмом ярмарка у замерзшей реки с обрывистыми сугробами на круче. Со снежными наносами, нависающими сверху бараньими лбами. С заметенными под самые макушки прибрежными ветлами.

Толпа веселится, хохочет, толкается. Лица у народа красные, буйные, задорные. А если у у кого угрюмое, то до свирепости.

Пестрота жизни. Мнения! Не то, что теперь: немочь белоглазая.

Были пироги. Блины. Калачи. Грибы сушеные и прочая разнообразная питательная снедь. Дети катались с горы на санках, резвясь и ликуя. Сосали красные и зеленые леденцы. А где они сейчас? И леденцы, и дети? Дети учат в спертом воздухе градации категорий и цехов, по которым разогнали их родителей, по которым растолкают и их в день совершеннолетия. А леденцы все кто-то съел. Все до одного…

А как дрались на ярмарке!

Ворона прищурилась, замерев на серебрившейся нежно-зелено тополиной ветке все с тем же темным, бесполезно торчащим из клюва языком, онемевшим от вкусных воспоминаний. И виделось ей иное. Вот они – раздолбаи! Схватились и принялись волтузить один другого! Дергая за ворот, за грудки, за пельки. Волосы трещат, клочьями растрепанной пеньки валятся на снег…

Один изловчился и швырнул второго. А тот, падая, пнул противника в бок. Из кармана у того вылетел недоеденный мясной пирог, шлепнулся, истекая соком.

Ворона тут как тут. Боком подскочила к дерущимся, блеснула на них быстрым глазом и первым делом стала склевывать ароматный сок со снега. Он был еще теплый. Пах говяжьими щечками, махоркой, штанами и крепким подштанным духом. Ах, и хорош был дух, хорош пирожок, сладок смаком своим!

Нищий, шикая и размахивая руками, устремился к вороне, нацелившись на добычу. Ему тоже хотелось отведать милости божьей: сочного рубленого мяса с луком и солью…

Ворона схватила пирог и запрыгала, горбатясь, подскочила и поднялась тяжелым камнем в воздух.