Все жанры Все авторы
Из воспоминаний консула (Князь Алексей Церетелев; Н.П. Игнатьев) - Константин Леонтьев

Из воспоминаний консула (Князь Алексей Церетелев; Н.П. Игнатьев)

Страниц

15

Год

—

В далеком Константинополе, ровно десять лет назад, произошла встреча, которая изменила ход событий в жизни одного выдающегося князя. Никто тогда еще не знал его, за исключением самых близких друзей и коллег по службе. В то время я, да и, пожалуй, никто другой также не предполагал, что этот человек обладает столь большими способностями и талантом, что ему не суждено иметь обычный, скучный жизненный путь.

Князь слушал меня внимательно, когда я сказал: «Вы до такой степени одарены, князь, что среднестатистическая жизнь просто не представляется возможной для вас. Вы должны стать известным человеком... или...». И тут этот удивительный человек, безошибочно улавливая мои мысли, сам до конца дополнил предложение: «Или меня убьют?.. Ведь так оно выходит, не так ли?..».

Узнав об его судьбе, я не мог не поразиться тому, насколько точно мои слова сбылись. Искусство и талант князя, его способность видеть глубже обычных пределов, стали причиной того, что его жизнь была полна опасности и волнений. Но они также стали причиной его грандиозного успеха, славы и признания. Подобная драма, воплощенная в реальности, притягивает к себе внимание любого человека, рассказывающего и слушающего эту потрясающую историю.

Читать бесплатно онлайн Из воспоминаний консула (Князь Алексей Церетелев; Н.П. Игнатьев) - Константин Леонтьев

Князь Алексей Церетелев

Недавно (16 мая) умер в своем имении этот молодой человек, которого имя связано так тесно с нашими воспоминаниями о последней войне на Балканском полуострове.

Ровно десять лет тому назад в Константинополе, когда еще никто не знал его, кроме самых близких людей и товарищей по службе, – я сказал ему так:

– Вы до того способны, князь, до того даровиты, что вам среднего в жизни ничего даже и не может предстоять. – Вы или будете знаменитым человеком… или…

Он угадал мою мысль и досказал ее:

– Или меня убьют?.. Не так ли?..

– Да, что-нибудь в этом роде, – продолжал я, – умрете рано или на поединке вас застрелят за некоторые ваши выходки…

Он поклонился мне с шутливой почтительностью и переменил разговор.

Я тогда уже старел, болел постоянно; думал только о том, как предстать на суд Божий; – и еще о том, как мне, подобно состарившемуся зверю, свернуться где-нибудь в углу и умереть безболезненно и мирно; – а он был тогда так молод и так красив; так остроумен и весел, здоров и силен, хитер и ловок (ловок иногда и до цинизма!), любезен до неотразимости и по-печорински зол и язвителен.

И вот теперь он умер – этот молодой герой и красавец; – он умер и его уже в землю зарыли; – а я живу, на майскую зелень любуюсь у окна подмосковной дачи, благодарю и славословлю Бога – ко мне столь милосердого, и вспоминаю с горестью и удовольствием об этом человеке, которого, быть может, никто именно так высоко не ценил и так беспощадно не понимал, как я.

Я с самого начала нашего знакомства с ним видел в нем не просто умного и способного юношу, служившего при русском посольстве в Турции, а именно героя… Героя очень веселого, счастливого и в высшей степени практического… человека, редко (я думаю даже никогда) себя не забывавшего… героя, вовсе, вероятно, не идеального в смысле какой-нибудь внутренней и добросовестной задачи… О! Нет! Алексей Цертелев был не таков. – Не такое, по крайней мере, он на меня производил впечатление.

Он был герой и в самом тесном значении этого слова, т. е. в смысле военного мужества; он был, что называется, просто очень храбр; и вместе с тем он был героем и в другом, самом широком значении этого слова, т. е. человек очень сложный, изящный, занимательный, многосторонний, который бы годился в одно из главных действующих лиц прекрасного, большого и вовсе, разумеется, не отрицательного романа.

В романе он вышел бы даже гораздо лучше и сходнее, чем в таком кратком очерке, который я теперь пишу. – В большом романе, особенно теперь, когда его уже нет на свете, можно было бы, изменяя только имена и некоторые второстепенные и внешние черты действительности, – остаться вернее этой самой действительности по внутреннему ее существу, – чем при так называемом правдивом и точном, простом биографическом воспоминании.

Такие точные, soi-disant[1] правдивые воспоминания очень стеснительны. – Никого почти нельзя назвать; – одного назвать совестно; другого неприлично; третьего жалко; четвертого даже страшно и т. д.

А в большом романе Церетелев вышел бы больше самим собою; – и впечатление на читателя могло бы ближе подойти к тому, которое он производил в жизни на тех, кто хотел и умел судить его беспристрастно. – Прав ли я или нет, но я воображаю, что принадлежу к числу этих (очень немногих, впрочем) беспристрастных судей.

Вам может понравиться: