Интервью в опаловых тонах

Есть ли на свете что-то более ненавистное, чем понедельники? Если вы тоже трудитесь как проклятые пять дней кряду, а в выходные думаете только о том, куда бы зашвырнуть коммуникатор, чтобы не оказаться на работе по срочному вызову, то, вероятно, скажете, что ненавистнее понедельника может быть только утро понедельника. Ну, а я, Ник Мерри, добавлю к этой парочке ещё одного финалиста, которому, пожалуй, отдам первое место.

Сильнее утра понедельника я ненавижу только утро понедельника с похмелья.

Нет, не подумайте, я не заядлый алкоголик. Впрочем, когда-то давно между этим сомнительным хобби и моей профессией кто-то поставил знак равенства. И готов биться об заклад, что в друзьях у этого негодяя не было ни одного из репортёров, несчастных бедолаг, вынужденных денно и нощно тратить своё серое вещество ради утоления информационного голода толпы. Да, таков я, ваш покорный слуга, мастер длинных репортажей, красивых фраз и ювелирно выписанных деталей. Чего только не приходилось делать мне за свою карьеру! В каких злачных местах не приходилось бывать! А кто только не пытался заткнуть мне рот! Но я всегда был сторонником свободы слова – умеренной, правда, но все же свободы. И, что немаловажно, такой же позиции придерживалась моя редакция.

Если вы не понимаете, как такое возможно, думая, что цензура либо есть, либо нет, то позвольте пояснить: свобода – понятие весьма относительное, и правильность трактовки прямо пропорциональна уровню интеллекта. А еще пола, возраста, социального статуса, религиозных предпочтений и цвета любимого пива.

И чтобы хоть как-то унифицировать эту свободу в таком большом и многонациональном…

Эм…

Раньше, то есть, до Коллапса – явления неопознанной природы, которое уничтожило добрую половину человечества, раскололо материки и создало в нашем мире нечто, что учёные называют энергией крафт-частиц, а далёкие от квантовой физики обыватели – просто магией, я бы сказал о нашем городе «многонациональный».

Теперь же, когда по Уэйстбриджу, одному из трёх крупнейших и самых коррумпированных городов на материке, разгуливают люди, эльфы, тролли, лёрки, пиксты и прочие виды, схожие с людьми только количеством конечностей, этому городу больше подходит «многовидовой». Или «мультирасовый». Именно эти слова нам, журналистам, разрешено употреблять в материалах. Впрочем, мы в редакции без последствий зовём наш город самыми нелестными названиями, которые удаётся изобрести в перерывах между дедлайнами и битвой с либералами, не желающими, чтобы в эфир выходило что-то, что может опорочить их честь.

В общем, чтобы понятие свободы для всех было примерно одинаковым, были созданы законы. В частности, тот, что репортёры публично ненавидят и тайно боготворят. В законе о Слове порядка трёх тысяч цифровых страниц (примерно на месяц неторопливого чтения без перерыва на сон и обед. На полтора – если не пропускать сноски). И только он помогает сохранить хрупкое равновесие между тем, что говорить стоит, а о чём следует благоразумно промолчать. Ведь, как говорит глава нашей редакции, цензура – мать порядка. И я стараюсь следовать этому принципу, не нарушая при этом собственные.

Выходит не всегда, как и у любого репортёра. Но напиваюсь я не поэтому. Во всяком случае, точно не в этот раз.