Белые горы

Кроме церковных часов, в деревне было еще несколько, способных показывать время, и одни принадлежали моему отцу. Они стояли на каминной доске в гостиной, и каждый вечер, перед тем как лечь спать, отец доставал из вазы ключ и заводил их. Раз в год приезжал часовщик из Винчестера на старой хромой лошади, чтобы почистить механизм, смазать и вообще привести в порядок. Потом он пил ромашковый чай и рассказывал матери городские новости, а также деревенские слухи. Отец, если он не был занят на мельнице, в это время уходил, бросив презрительное замечание о сплетнях; но позже, вечером, я слышал, как мать пересказывала ему услышанное.

Величайшим сокровищем моего отца были, однако, наручные часы. Эти маленькие, с циферблатом менее дюйма в диаметре, с браслетом, позволявшим носить их на запястье, часы хранились в закрытом ящике стола и извлекались оттуда лишь в торжественных случаях, таких, как праздник урожая или праздник надевания шапок. Часовщику позволялось осматривать их лишь раз в три года, и отец всегда стоял рядом, глядя, как он работает. Других таких часов не было ни в нашей деревне, ни в окрестных. Часовщик говорил, что есть несколько в Винчестере, но все они хуже наших. Я не знаю, говорил ли он это, чтобы доставить удовольствие моему отцу, которому его слова явно нравились, но часы действительно были великолепной работы. Корпус их был сделан из стали, много лучше той, что готовят в кузницах Алтова, а сам механизм был чудом сложности и искусства. Сзади было написано «Антимагнитные» и «Инкаблок». Мы считали это именем мастера, изготовившего часы в древние времена.

Неделю назад часовщик навещал нас, и мне было позволено присутствовать, когда он смазывал и чистил часы. Зрелище это очаровало меня, и когда он ушел, мысли мои постоянно обращались к сокровищу, теперь закрытому в ящике стола. Конечно, мне запрещалось трогать отцовский стол, а о том, чтобы открыть ящик, и подумать было страшно. Тем не менее именно эта мысль преследовала меня. И через день или два я убедился, что только страх быть пойманным останавливает меня.

В субботу утром я остался один в доме. Отец работал на мельнице; и служанки – даже Молли, которая обычно не уходила днем из дома, – пошли помогать ему. Мать навещала старую миссис Эш, которая болела. Я закончил работу по дому, и больше ничто не мешало мне выйти в прекрасное майское утро и отправиться на поиски Джека. Но голова моя была занята тем, что сейчас есть возможность взглянуть на часы, не опасаясь быть пойманным.

Я знал, что ключ от стола хранится вместе с другими ключами в маленьком ящичке у постели отца. Ключей было четыре, и третий подошел. Я взял часы и стал их рассматривать. Они стояли, но я знал, что их заводят и устанавливают стрелки поворотом шишечки сбоку. Если я сделаю лишь несколько поворотов, они не будут идти долго – на случай, если отец решит позже взглянуть на них. Я завел часы и слушал их спокойное ритмичное тиканье. Потом установил стрелки. Теперь оставалось только надеть их на руку. Даже первое отверстие в кожаном ремешке было слишком свободно. Но я носил часы.

Достигнув этого предела своих мечтаний, я понял, что существует нечто большее. Конечно, носить часы – это триумф, но если бы меня видели другие… Я договорился со своим двоюродным братом Джеком Липером, что увижусь с ним утром в старых развалинах на краю деревни. Джек, старше меня на год – на ближайшем празднике ему должны были надеть шапку, – был человеком, которым я, после родителей, больше всего восхищался. Унести часы из дому, конечно, вопиющее непослушание, но, зайдя так далеко, я уже не мог остановиться. Поддавшись желанию, я решил не тратить времени. Я открыл дверь, сунул руку с часами поглубже в карман брюк и побежал по улице.