Непрерывность

Шестьдесят минут.

Одно астрономическое число, шестьдесят оборотов стрелки, отделяющих его от того, что одни называли бессмертием, другие – самоубийством, а он предпочитал определять как переход. Не в метафорическом смысле, а в самом что ни на есть физическом. Переход через границу, за которую не заглядывал ещё никто.

Лев Корвин стоял у панорамного окна, вжавшись подошвами в прохладный пол, словно пытаясь в последний раз ощутить незыблемость гравитации. Лаборатория «Нейротеки» парила в ночи, а город под ним раскинулся голограммой, мерцающей схемой, где каждый огонёк был битом информации, узлом в гигантской сети. Он всегда видел мир таким – не через призму эмоций, а через архитектуру связей, скрытые паттерны, управляющие хаосом жизни. Сейчас этот вид был как никогда уместен. Он был зримым воплощением той цифровой натуры, в которую ему предстояло погрузиться.

Но взгляд его скользил не по огням, а по собственному отражению, призрачному и невесомому, наложенному поверх городской карты. Два мира на одном стекле. Внешний – упорядоченный, подчинённый законам физики. И внутренний – тот, что был заключён в костях его черепа, кипящий нейронами, синапсами, воспоминаниями и страхами. Скоро граница между ними должна была рухнуть.

Биохимические показатели в пределах прогноза. Электрическая активность коры – допустимый разброс. Уровень нейромедиаторов…

Мысли текли ровным, холодным потоком. Это не была молитва и не самовнушение. Это был финальный системный аудит. Его сознание, этот великолепный, сложнейший инструмент, который он изучал всю жизнь, теперь проверял сам себя перед последним экспериментом. Он не позволял себе думать о том, что будет после. Только о процессе. Только о последовательности шагов, как если бы он был алгоритмом, а не человеком из плоти и крови, стоящим на краю небытия.

Он поймал себя на том, что ищет в отражении признаки надвигающейся метаморфозы. Не станет ли взгляд иным? Не появится ли в глубине зрачков отсвет той искусственной сети, что скоро должна была опутать его естественный разум? Но глаза, смотревшие на него из стекла, были всего лишь глазами. Усталыми. Слишком человечными.

А что, если Аня права? – мысль проскочила, как сбой в программе, нарушив стройный ряд цифр и параметров. Что, если за этим окном не свобода, а лишь иная форма тюрьмы? Тюрьмы совершенства, лишённой случайностей, составляющих душу?

Он тут же отогнал её. Сомнение было роскошью, которую он не мог себе позволить. Оно было как трещина в броне, через которую хлынет паника и сведёт на нет все годы подготовки. Нет, путь был выбран. Истинный учёный не отступает, дойдя до порога открытия, пусть даже цена открытия – он сам.

Он медленно поднял руку, и его пальцы коснулись стекла там, где в отражении была его щека. Ожидая… Чего? Ответного импульса? Тепла? Но стекло было лишь холодным, безжизненным барьером. Таким же, каким скоро мог стать для него весь мир, если он ошибётся.

За его спиной, в полумраке, ждала капсула. Блестящая, стерильная, похожая одновременно и на колыбель, и на саркофаг. Шестьдесят минут. Всего шестьдесят минут до того, как человек по имени Лев Корвин сделает свой последний вдох. Или первый. Смотря с какой стороны посмотреть.

***