Отчего люди не летают…
Отчего люди не летают так, как птицы?
Иногда мне кажется, что я птица.
Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь.
Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела…[1]
Восточный ветер дышал напористо – дождь накатывал волнами, затрудняя человеку полет, он летел медленно, тяжело, почти увязая в темноте. Холодная река упруго билась внизу, словно тысячи маленьких ядерных взрывов рвали скалистое дно. Над этой бездной он и сам почти стал рекой, растворился в ветре. Слева горели огни большого города, сквозь завесу дождя они мерцали и казались звездами. А настоящие звезды лежали где-то за гранью непогоды, и кто знает, чего еще он не мог уловить в нынешнем вихре.
Намокшая одежда все сильнее тянула вниз, и он облегченно вздохнул, когда из темноты вдруг выступил берег, гудящий, громыхающий бессвязно транспортным потоком; украшенный желтыми цветами витрин и окон.
Неловко приземлившись, он подвернул ногу и, морщась от боли, зашагал к нужному месту.
На площади было пустынно, каменная глыба вождя смотрела в ночь без направления и цели, где-то в стороне выла собака.
Кнут ветра распахнул нужную дверь, и он шагнул внутрь.
– Работаете?
Яркий свет. Три или четыре ступеньки вверх и радость тепла. В холле старый рояль с закрытой крышкой, нерабочий, отыгрывает интерьер 30‑х годов. И два охранника. Настороженно смотрят.
– Работаем, проходите. – Девушка с грустными глазами оторвалась от компьютера, который стоял прямо на крышке рояля, поцарапанной и тусклой. – Сегодня мало посетителей, сами видите – дождь.
Скрипнул плетеный стул под ее весом. На девушке – вязаный вручную свитер, стеклянные бусы, возможно, тоже ручной работы, и узкие синие джинсы. На запястье татуировка – милая цветная розочка.
– Я Роза. Вас провести? – Мысленно она так и не оторвалась от компьютера.
Никакого желания понравиться.
– Проведите.
Звяканье стеклянных бус звучало нескромно среди тихого мира холстов и мрамора. Излишне просто, излишне пусто. Он не слушал, что говорила девушка. Скульптуры, выставленные в первых двух залах, не привлекали внимания, и лишь шагнув в третий, он увидел то, что искал.
Нет. Он не хотел действовать грубо. Увлекшись новой ролью, хотел все сделать красиво, с душой, с некой философией. Прислушавшись к своим мыслям, нажал кнопку.
Проводник времени (устройство, выполненное в виде наручных часов) тихонько пискнул, запуская в работу кибернетическую ноль-опцию потока колебания абсолютной системы отсчета… впрочем, полное название не вмещалось и на странице печатного текста, он называл его просто «кнопкой».
Стоп. Время остановилось.
Роза застыла в нелепой позе – вытянув руку в сторону полотна. На безымянном пальчике сверкнуло новенькое колечко – недавно помолвлена.
Внезапно он ощутил груз собственных бестолковых и бесперспективных во всех смыслах метаний; отмел лишние мысли и сосредоточился на работе – подошел к картине, осмотрел ее, потом осторожно снял со стены. Потайным лезвием, спрятанным в перстне, уверенно и аккуратно прорезал холст в том месте, где он соприкасался с рамой, – все-таки остался собой, не хотелось уродовать душу. Тот поддался с глухим стоном.
Вырезанный из подрамника холст был неожиданно легким, мягким и без труда скрутился. Точным движением он спрятал тубу в потайной карман, раму вынес из зала, поднял крышку рояля и вложил внутрь. Один из охранников застыл, широко зевая. Вернулся. Роза оставалась все в той же нелепой позе – Эрнст, Паркес, изменчивость образов, сюрреализм… сейчас продолжим.
