Колёсико в пальцах крутанулось, выбивая искры. Суховатый треск пришлось додумать самому. Арчи провернул колёсико снова и потом опять – пламя вспыхнуло, и он держал палец, пока жар стал нестерпимым. Он в очередной раз бессильно прислушался, в надежде различить, как шипят остатки газа в дешёвом пластике, который он забрал с витрины заброшенной автозаправки у склона горы.
Пламя слепило глаза, но смотреть ни вверх, на склон с узкой петлёй дороги, ни вниз, на раскинувшийся недалеко городок, не хотелось. Оба пейзажа бетонной массой придавливали к земле так, что становилось тяжело дышать.
Он затянулся как можно глубже. Посмотрел на сигарету в пальцах – ещё на затяжку не хватит, загорится фильтр. Выдохнул дым и швырнул окурок вниз. Тот, рассыпая искры, запрыгал по каменистому склону....
А ведь всего пару месяцев назад здесь была трава. И кусты, и деревья. Высокие сосны, и клёны, и каштаны, и белки носились с ветки на ветку, а в свежей весенней поросли можно было встретить лису или ежа. В детстве он чуть на змею на наступил, но отец уверял его потом, что это был всего лишь безобидный уж, а ядовитых змей у них в краях и не водится…
Хорошо, что он не дожил. Нет, правда хорошо.
Мост не назывался никак – просто Мост. Будь их в округе много, может, он бы и получил название, обязательно что-нибудь устрашающее, потому что в Ущелье под ним заглядывать было и правда страшно. Но Мост был один, аккурат между плато, на котором раскинулся Итэвилль, и тоннелем в Странной горе. Он высовывал асфальтовый язык, облизывая им весь город, и кончиком касался старых построек научных лабораторий у самого подножия Итэпу. Хорошее, крепкое, надёжное инженерное сооружение послевоенных годов. Шериф в шутку называл его «наш Мост над Не-Большим каньоном», но Арчи никогда не был в Большом каньоне, чтобы понимать эту шутку. Ма натужно улыбалась каждый раз, и старалась увести Арчи подальше: шутил шериф только когда был навеселе, а когда он был навеселе, не оберёшься проблем – особенно если батя тоже был навеселе.
Они с Ма в такие дни частенько гуляли до Моста и обратно. Покупали мороженое, или пончики с кофе на заправке, и сидели на скамейках в Закатном парке, слушая, как гудит ветер в стальных балках. Совсем в детстве Арчи была интересна сумасшедшая высота под Мостом. Потом он, как и любой подросток, осознавший, что вообще-то немножечко смертен, стал его бояться. Но приходил по привычке, после смерти Ма – чаще. В принципе, в небольшом Итэвилле от пьяного бати было прятаться особо и некуда. А под Мостом, на сваях, особенно если по-хитрому обвязать верёвку вокруг талии, было почти безопасно: хрен его там найдёшь, а если и найдёшь, то хрен достанешь. А потом перестал бояться снова – когда завязал с армейскими контрактами после смерти бати. Он видел столько бездн под ногами за эти годы, что родное Итэвилльское Ущелье под Мостом нынче вызывало умиление, ничуть не пугая.
Ну и собственно, на Мосту, год назад, он увидел её…
Она была… иной. Все остальные из её группы были жёсткие, напряжённые, насквозь проадреналиненные, пропахшие скалами, камнями, по́том, верёвками и железом, а эта словно бы парила, ловя ветер и блики солнца в рыжий переплёт волос. И глаза у неё были другие – не колкие, и не едкие, а мягкий серый туман с озорными болотными огоньками. Гибкая, высокая, в яркой одежде, и улыбка… ох, какая же у неё была улыбка! За эту улыбку можно было бы душу позакладывать, лишь бы только доставалась она не всем подряд, а одному только Арчи. А Мост… Мост бетоном, и асфальтом, и мерным гудением ветра между опорными столбами оправлял её бесценной рамкой, и Арчи немедленно захотелось спрятать её от остальных – лишь бы никто больше не видел Ралли такой. Такая Ралли – с улыбкой, взвесью детского интереса и вполне себе взрослого лукавства в глазах, – была только его. И поцеловал Арчи её в первый раз на Мосту. И их первый прыжок, двойной, с любимым парашютом Ралли, тоже рыжим, как апельсин, был с Моста. И остаться в Итэвилле Арчи тоже предложил на Мосту – когда все её «друзяки» сваливали на зиму в места потеплее, где колючий ветер не так сильно кусает за щёки. Арчи смотрел вслед, стоя на равнодушном асфальте между гудящих бетонных столбов, а холод разъедал уголки глаз, пробирался в рукава, и под полы, леденил кости, а сердце словно бы проваливалось в пустоту. Но минибус «друзяк», набирающий скорость, вдруг тормознул перед самой пастью тоннеля в Большой Мир. И Арчи поймал в объятия рыжее, солнечное, задорное своё чудо, когда та вдруг вылетела из тормознувшей машины, с пыхтеньем вытащила из открывшегося багажника рюкзак, и ринулась к нему.
