Солёный лёд - Виктор Конецкий

Солёный лёд

Страниц

180

Год

Эта замечательная книга Виктора Конецкого представляет собой настоящий шедевр путевой прозы. Уникальность ее заключается в том, что она включает в себя путевые заметки, дневник и воспоминания автора. Читая эту книгу, невозможно не ощутить атмосферу приключений и свободы, которые сопровождают "морского волка" в его незабываемых путешествиях.

В романе-странствии "За Доброй Надеждой", первая часть которого представлена этой книгой, автор рассказывает о своих встречах с различными людьми и описывает свои приключения, независимо от времени. С каждой страницей читатель погружается в удивительный мир морских просторов и узнает о морских делах, которыми занимается автор, а также о его писательском таланте.

В качестве старшего помощника капитана, Виктор Конецкий великолепно справляется с задачей перегонки маломерных судов из Ленинграда в северные порты. Он с огромным мастерством и опытом штурмует морские волны, покоряет разные океаны и заходит в многочисленные иноземные порты. Книга полна захватывающих историй и неповторимых эмоций, которые переносят читателя прямо на палубу морского корабля.

Особое впечатление производит описание посещения Парижа, где автор в роли журналиста обнаруживает новые грани своего таланта. Каждая страница этого произведения наполнена удивительными деталями и живыми картинками, передающими атмосферу и красоту морского и журналистского мира.

Эта книга - настоящая находка для любителей приключений и морских романов. Она восхищает своей атмосферой свободы и передает неповторимый дух путешествий. В пределах каждой страницы автор раскрывает свою яркую индивидуальность и дарит читателю возможность окунуться в увлекательный мир морских просторов и красоты иноземных портов. Виктор Конецкий превратил свои путевые заметки и воспоминания в уникальное произведение, которое является настоящей находкой для ценителей путешествий и приключений.

Читать бесплатно онлайн Солёный лёд - Виктор Конецкий

Не стоит ехать вокруг света ради того, чтобы сосчитать кошек в Занзибаре.

Г. Д. Торо. Жизнь в лесу

Набережная Лейтенанта Шмидта

В феврале я узнал, что суда, на которые получу назначение, зимуют в Ленинграде у набережной Лейтенанта Шмидта, и пошел взглянуть на них.

После оттепели подмораживало, медленно падали с густо-серого неба белые снежинки, на перекрестках виднелись длинные следы тормозивших машин – был гололед.

Я вышел к Неве, дождался, когда милиционер отойдет подальше, спустился на лед и пошел напрямик через реку к низким силуэтам зимующих судов. На реке было тихо, городские шумы отстали, и только шуршала между низких торосов поземка.

Так она шуршала двадцать два года назад, когда я тринадцатилетним пацаном тем же путем спустился на лед и побрел к проруби с чайником в руках. Вокруг проруби образовался от пролитой замерзшей воды довольно высокий бруствер. Я лег на него грудью, дном чайника пробил тонкий ледок и долго топил чайник в черной невской воде. Она быстро бежала в круглом окошке проруби. Мороз был куда сильнее, чем теперь, ветер пронизывал, а поземка хлестала по лицу. Я наполнил чайник, вытащил его и поставил сзади себя. И потом еще дольше возился со вторым чайником, пока зачерпнул воды. И тогда оказалось, что первый накрепко примерз своим мокрым дном ко льду. Я снял рукавицы, положил их на лед, поставил на них второй чайник и обеими руками стал дергать первый.

На набережной Лейтенанта Шмидта заухала зенитка. Это была свирепая зенитка. От нее у нас вылетело стекло из окна даже без бомбежки.

Я бил чайник валенками, дергал за ручку и скулил, как бездомная маленькая собака. Я был один посреди белого невского пространства. И мороз обжигал даже глаза и зубы. И я не мог вернуться домой без воды и чайника.

Черт его знает, сколько это продолжалось. Потом появился на тропинке здоровенный матрос. Он без слов понял, в чем дело, ухватил примерзший чайник за ручку и дернул изо всех своих морских сил. И тут же показал мне подковы на подошвах своих сапог – ручка чайника вырвалась, и матрос сделал почти полное заднее сальто. Матрос страшно рассердился на мой чайник, вскочил и пнул его каблуком.

– Спасибо, дядя, – сказал я, потому что всегда был воспитанным мальчиком.

Он ушел, не сказав «пожалуйста», а я прижал израненный чайник одной рукой к груди, а в другую взял второй. Из первого при каждом шаге плескалась вода и сразу замерзала в моей руке. От боли и безнадежности я плакал, поднимаясь по обледенелым ступенькам набережной…

И вот спустя двадцать два года я остановился приблизительно в том месте, где была когда-то прорубь, и закурил. «Интересно, жив ли тот матрос, – подумал я. – А может, он не только жив, но мы и сплавали с ним вместе не один рейс… Разве всегда узнаешь тех, с кем раньше уже пересекалась твоя судьба?»

Прямо по носу виднелся плавучий ресторан «Чайка», и я было взял курс на него, чтобы чего-нибудь выпить. Но вокруг ресторана лед был в трещинах, и я выбрался на набережную возле спуска, где торчит на самом юру идиотская общественная уборная. Такое красивое, знаменитое место – рядом Академия художеств, дом академиков, сфинксы из древних Фив в Египте – и круглая общественная уборная.

Я оставил уборную по корме, убедился в том, что ресторан закрыт на обеденный перерыв, выпил теплого пива у синего фанерного ларька, получил из мокрых рук продавца мокрую сдачу и медленно пошел вдоль набережной, рассматривая те суда, которые предстояло мне гнать на Обь или Енисей. Суда стояли тесным семейством, борт к борту, в четыре корпуса. Узкие и длинные сухогрузные теплоходы, засыпанные снегом. Два дизеля по триста сил, четыре трюма, грузоподъемность шестьсот тонн, от штевня до штевня около семидесяти метров – все это, вместе взятое, на обыкновенном морском языке называется «речная самоходная баржа». И утешаться следует только тем, что слово «баржа» похоже на древнее арабское «бариджа», обозначавшее некогда грозный пиратский корабль.