До встречи в Вальхалле

Метель пела, убивая. Тихо так и даже ласково. Видимо, чтобы было не очень страшно.

Снег летел во все стороны: строил сугробы, заметал тропинки, покрывал деревья. Он был белым и чистым, но холодным. Ветер дул с севера: приносил мороз и еще больше белых хлопьев. Природа уже не пыталась сопротивляться. Спокойно стояли деревья, лежала под снегом земля. Все вокруг замерло, ожидая, когда успокоится небо. Оно висело так низко, что, казалось, вот-вот рухнет. Солнце совсем пропало за тучами, из которых все валил снег.

Девушка, с трудом пробиравшаяся сквозь метель, выглядела беспомощной, маленькой и хрупкой по сравнению с бушующей стихией. Нездоровый румянец покрывал ее обветренное лицо; щеки пылали; она была очень худой и изможденной. Она подставляла обожженную холодом ладонь козырьком ко лбу и пыталась разглядеть дорогу. Она еле-еле переставляла ноги. Тело не слушалось ее, умоляло повернуть назад, но она продолжала идти. Снег слепил глаза, мороз кусал щеки и губы. Девушка глотала ртом ледяной воздух, надеясь отдышаться. Она знала: остановится – упадет. А падать нельзя, никак нельзя. Поэтому она шла.

А метель пела ей колыбельную, бросала снежинки в лицо и просила развернуться. Прийти домой, сесть у теплой печи и уснуть. Но девушка шла. Так они и боролись: вьюга бушевала, а девушка искала в себе силы, чтобы сделать еще хоть несколько шагов. Но на нее обрушился порыв ветра. Она споткнулась и упала на колени. Хотела встать, но не смогла. Горячие слезы катились по онемевшим щекам. Она попыталась ползти, продвинуться вперед еще хотя бы на пару жалких сантиметров. В голове стучал пульс, глаза щипало, ноги будто исчезли вовсе. Она закрыла лицо руками: хотела зарыдать в голос, но сил плакать не было. Еще раз попробовала подняться – новый порыв ветра повалил ее на снег. «Только не теряй сознание, Велимира, только не закрывай глаза…» – лишь успела подумать она и стиснула зубы, но метель больно хлестнула ее по щеке. Глаза сами собой закрылись. Она потеряла сознание.

Ее лицо сливалось с заметающим ее снегом.

Самые ранние воспоминания перемешиваются и сливаются в какую-то странную неоднородную массу в голове. Так говорили все, кого Велимира спрашивала о детстве. Она удивлялась, когда это слышала. Сама она бережно хранила свое первое воспоминание и доставала его из глубин подсознания, когда становилось особенно тоскливо.

Весь мир качается в такт тихому голосу, напевающему давно знакомую колыбельную песню. Качаются сучки на досках над головой, качаются бревна на стенах. Весь мир – колыбелька, привязанная к крючку на потолке. Малышка поднимает ручки и разглядывает свои по-детски пухлые пальчики. Перебирает их, трогает другой рукой, пробует укусить…

Ой! Больно! Из глаз текут соленые слезы, а из горла вырывается крик. Ласковый голос стихает, и чьи-то мягкие руки аккуратно подхватывают ее. Теперь малышка видит молодую женщину с самой теплой на свете улыбкой и самыми красивыми темными глазами. На голове у нее красный платок, оттеняющий чуть смуглую кожу. На щеке родинка. Велимира протягивает к ней руки, трогает ее нос, глаза и губы. Она и думать забыла о боли и слезах. А женщина тихо смеется и в ответ тоже трогает нос, глаза и губы девочки. Тогда казалось, что мама уже совсем старая, но позже Велимира поняла, что ей тогда и шестнадцати не было, наверное. Снова льется тихий, теплый голос. Он проговаривает какие-то непонятные слова. Малышка пытается найти среди них знакомые, но глаза сами собой закрываются. Мягкие руки качают ее.